Стенография сна

1 глава- 1 -
   Открываю одну за другой главы с моими стихами и просто не знаю, что же сначала предложить Вам прочесть, ведь первое впечатление здесь решает все!
   Вдруг… пальцы, словно сами по себе, начали набирать что-то новое, и я едва успеваю следить за строкой на мониторе. Когда пишу, сидя за компьютером, строка постоянно уходит вверх из видимого поля, и скоро теряется связь с первой строчкой-темой, но прокручивать на начало не имеет смысла, потому что тогда ускользает конец. Из-за этой особенности здесь все приобретает новый оттенок. Так и художник, сменив средства для воплощения замысла, меняет и себя, и то, что исходит из-под руки. То есть я принесу совершенно новые стихи, написанные исключительно на Ваше восприятие. Ориентиром мне служит Ваша душа, вмурованная в строфы стихов из этого небольшого сборника.
   Вы привлекаете меня складом ума, чувств, проникновенностью взгляда и невероятно выверенным мудрым словом! Читаю, и возникает столько разных мыслей, но, прежде чем скажу о них, хочу убедиться, что все эти предчувствия не ошибочны, не иллюзии пышного воображения моего.
   Когда прочитаете все, что родилось за прошедшие сутки, представьте, как было бы обидно, если бы я никогда не написала этого или написала, но не передала Вам!
   Смысл многих строк мной пока не осознан, просто появилось ощущение, что написала их именно для Вас. Слов для объяснения нет, это похоже на судьбу. А встрече придаю такое большое значение, что уж и боюсь ее, ведь необъяснимо дорожу предстоящим нашим знакомством.
    Впервые перечитав Ваши стихи, а это было месяц тому назад, вот что сразу написала как бы в ответ.

Ты сшиб меня похожестью со мной,
и я спешу лицо закрыть руками.
Мне показалось, что одной струной
владеем мы в одной единой гамме.

Мне показалось вдруг, что без конца
у наших душ переплетались пальцы
и ореол единого венца
ложился тенью на белесый панцирь.

Он звездное бездонье оживлял
магически стекающей струею,
а ты, в душе, всегда предполагал,
что эту тайну я еще раскрою.

Как «Королева снежная», слова
ты разбросал по свету, твердо веря,
что в ком-нибудь, как вешняя трава,
взойдет любви живительное семя.

Вот также я: не думав, не гадав,
взяла случайно книжечку-малютку
стихов твоих и, жадно прочитав,
о встрече помечтала не на шутку.

    Долго не могла выйти на Вас, и, когда уже почти перестала надеяться, вдруг появились Вы, словно заморский гость, среди этого кромешного полярного дня.
    Наверно, у меня выходит что-то вроде письма, простите за длинноту, видно Музе захотелось, в пику Вашим коротким стихам, выдать такое пространное творение. 
     Интуиция что ли так сильна? Ведь столько доверительности сейчас во мне, столько чувства непременного одобрения – что рифма начинает верховодить.

Увы, не знаю, как к тебе приду,
а то сейчас бы, ох, как расписала
то, как родней родного подойду,
но, впрочем, мало ль выше я сказала?

Кому там как, а ты теперь всю ночь,
благодаря себя и музу-сваху,
умчаться б в неизжитое непрочь,
дерзя судьбе и прожитому страху.

И я тебе сказала бы сейчас: 
«Сомни в кулак каноны всех моралей,
да разве же, хотя бы парой фраз,
мы рядом до сегодня не взмывали

вот в эту пресиятельную высь?
Ты улыбнешься: «Что за наважденье?»,
а то и наважденье, что: «Держись!»
судьба уже кричит. То, как рожденье –

не остановишь. Странно говорю?
Болтаю все, сама себе на зависть,
с полночным солнцем я всегда дурю,
шаманничаю. Видимо, сказались

минуты одиночества, вчера
его я до небес превозносила,
жужжала, как бесплодная пчела,
и стыдно то, что сильно исказила

суть естества. Сам знаешь, как порой
начнешь тереть шершавость жизни словом,
и засверкает то, что век плевой
считал. Теперь сияющим покровом

как не укрыть суетности труху,
уж коли от нее избавы нету?
Как за щекою в этот миг конфету,
порой держу у сердца чепуху

и услаждаюсь радостью иметь,
а, что имею, то уж и имею!
Что, утерял петляющую нить?
В твоем внимании молчать не смею,

а почему так сразу повелось –
мне это удивительно не меньше.
О, поднесли мне винограда гроздь! 
«Хотя бы это, барышня, поешьте!»

Ты заподозрил, что пошла мечтать?
Да, от тебя едва ли что укрою,
а что тебе вот так бы не подать
мне гроздь янтарную, ведь стою!?

Ты сбросил руки: «Ну и не скромна!»
хотел подумать, только не подумал.
А к винограду можно и вина!
Поодаль чуть стоит уснувший кульман,

на нем пришпилен ватман, как крылом,
портрет в «нирване мальчика» набросан.
Да и вообще, представь себе, мой дом
душевной снедью всяческой забросан

до потолка! Зови сюда оркестр -
все инструменты есть, жаль, виртуозы
сейчас, куда далече этих мест!
Я представляю пляжные их позы,

и... будто это я уже лежу: 
стегматы на ладонях из клубники…
Я летом пестрых платьев не ношу –
сандальи, шорты. У жары на пике

с рассвета до заката у реки.
Дом у меня над водами есть где-то,
ночами пароходов огоньки
взамен столбов фонарных. Сколько спето

там песен про блаженство и любовь!
Прости, прости, пора остановиться,
а то мечтами разволную кровь
свою, да и твою... Хочу смириться,

а как сказала, так и поступлю.
Сейчас на время, мельком, посмотрела:
так-так, почти что третий час мелю,
гляжу на Музу – шепчет: «Не допела!»

Прервусь на миг и все подсохраню,
а то недавно целый день писала,
вдруг свет мигнул, всего не исчислю,
что я тогда компьютеру сказала.

Компьютер иногда вот так шутнёт,
возьмет и сбросит дар твоих ладоней
так, будто душу наотмашь швырнет
в утробу ненасытной преисподни.

Все, сохранила, можно продохнуть,
пойди, пока налей себе чаёчку,
а то ведь я не дам тебе зевнуть...
Самой бы знать подсмыслие трехточий.

Про виртуальность, хочешь, расскажу?
Все дело в том, что слова не поправишь,
а посему небрежно не слукавишь,
зато намного ближе к виражу

случайной темы. Скоро убедишься,
что я стихи  играю, клавиш звук
лишь для других похож на перестук,
поймешь, когда с компьютером сроднишься.

Вот где свобода, вот где ключ лежит
к разгадке сотворения вселенной!
Моя душа, плюс разум совершенный
такой союз сегодня и вершит

полет сердец. Я думаю, что вряд ли
со мной не согласится тот, кто вдруг
войдет однажды в идеальный круг
всех этих строк, что словно бы набрякли,

и зрелостью, и магией пьяня.
А хочешь – проще? Проще я не знаю.
«Куда же проще?» - скажешь, засыпая,
мой этот лист небрежно уроня

в насмешку и забвение. Беда?
Нет! Я беру другие привода.

     Это что, письмо поэту, или я так распоясалась, что незнакомому мужчине пишу, как давнему другу? Наверно городской праздник, проходящий здесь у меня, почти под окнами, навевает летнюю легкость. С утра на площади играет ресторанный ансамбль. Люди танцуют и танцуют: уходят одни, их сменяют другие – ощущение всеобщего довольства летит на мой распахнутый балкон, и пишется мне без затей.

Что там у вас сегодня? Полон дом
друзей и старо-настаро знакомых?
Все превратилось в праздничный содом,
в тартарары морали и законы,

и пир – как пир? Про дев – не говорю,
теперь уж их, захватанных, не прячут.
Открыты окна в радость комарью,
и все, конечно, ваших виршей алчут!

И я б пришла... да что-то не иду.
Наверно, к наблюдательству привыкла.
Я, как, то ваше яблочко в саду,
честней сказать? От сборища отвыкла.

Нет, не подумайте, что я какой-то сноб,
в мои глаза, и это не забава,
теперь вживлен мощнейший микроскоп:
три человека вам, а мне – орава.

Вот и сижу, как водится, одна.
Оркестр стих, детишки наскакались,
и, видимо, размякнув от вина,
все люди по домам своим убрались.

Кой где поют, точнее голосят,
ведь у меня пред окнами весь центр.
А можно, я опять вернусь назад
в Ваш дом, где Вы такой почтенный мэтр?

Вернулась... а уже все, все – не то!
Уходят гости... Женщине последней
вы подаете медленно пальто,
мысль укрывая: «Ну, конец обедне!»

И вот уже один. И мне теперь,
как будто проще рисовать картину,
да только сразу чувствую, как зверь
тоски и боли заскочил на спину!

Нет, лучше я обратно прокручу,
пусть будут гости, женщины и девы,
жаль только то, что больше не хочу
вопросы множить: кто Вы…,что Вы…,.с кем Вы…

   Снова читаю Вашу книгу. Сколько же можно прочувствовать через слово! Как невыразимо много можно прочесть между строк! Что за боль сквозит порой, что за разочарование и безнадежность? Какого рода эти вздохи и стоны, а печали – откуда? И откуда такая, доводящая до отверженности, столбенящая жажда отшельничества? Почему все это похоже на скитания, на моление о помощи? Где те, кто должен был протянуть руку, завести в дом свой со словами: «Довольно стремиться туда, где никогда не приближается горизонт», и сколько можно трудиться и трудиться?

Сейчас твой список послужной прочла,
ты почитался прежними властями,
щедроты греб, наверное, горстями,
великими считал свои дела.

Теперь – что? Кто тебя сегодня носит
иль на щите своем, иль на гербе?
Вдруг тащишь ты забвенье на горбе,
и это твой настрой высокий косит?

Да, интересно: плыть в одной реке
и вдруг в другой, нежданно, оказаться,
здесь ты один рискуешь окунаться
и выплывать, вися на волоске.

Здесь нужен ты себе лишь, да кому-то,
кто, вот как я, прибьется от тоски,
но все равно, ненужности тиски
заставят выводить иные ноты.

Всегда нам Бог кого-нибудь пошлет!
Я – образец текущего мгновенья,
а потому не крою откровенья,
не прячу то, что далеко – не мёд.

Вот это свойство, видимо, тебя
и отпугнет от глаз моих, а жалко!
Ведь я, как нос браненный корабля,
житейские льды режу. Но русалка

присутствует во мне, а посему,
не верь, не подходи, не слушай слово!
Знай, что сама порою не пойму:
я – совершенство или дух излома?

    Пишу и чувствую, как все растет и растет неизбежность встречи, и в этой уверенности словно возрастаю, и нешуточность сквозит уже из моих, так пустяшно начавшихся, стихов.

Пока мы с тобой не встретились,
на тебя мне сладко пишется,
пока чувством не разъехались,
на тебя мне не надышится.
Нынче мыслями и взглядами,
по стихам, мы родно-равные,
встреча ж скажет мне: «Он – ягода,
волчья ягода – отравная.»

   Интересно, что за поэт Вы вообще? В этой книжке мне не достает человека, сплошные умозаключения и холодные констатации. На эту серьёзность Вашу, можно улыбнусь?

Ты мне скажи, ты мусульманин что ли?
В твоих стихах, «по ганчу»*, нет людей,
есть лишь намек на их пустые роли,
а больше все про лед да лебедей.

А где портреты, где глаза, где лица?
Иль только в этой книжице их нет?
Ну да, не мог же ты отгородиться
от жарких губ, несущих страстный бред!

А лбы мужей, они, что, не прельщали
твое перо высочеством своим?
Тебя, что, шейки дев не обольщали,
их локонов воздушные слои?

А очи жен, серьезно и печально,
что, не сбивали с ног твою строку?
Что, плечи их торжественно-венчально
не звали на греховную тропу?


Ну, а детей смешливые мордашки
ты тоже, так и не изображал?
Любезные старушечки-милашки,
и их ты на строку не приглашал?

Что, юноши прекрасные, овалом
и утонченных, и вельможных лиц
тебя не вдохновляли? В старце старом
не видел повод пасть душою ниц?

Ну а глаза блудниц-то почему же
ты не в одной строке не обругал?
А-а-а, может быть, ты так обезоружен
там чьим-то лунным образом? Сказал

о нем хотя бы слово! Так ведь нет же,
в твоих стихах не достает лица.
Пришло на память, как Ортега режет
портреты вседостойные венца.

Он – мой кумир, звезда непостиженья!
Теперь представь: а если б он, как ты,
жил, вечно избегая обольщенья,
достиг бы совершенной красоты

своих гравюр Божественных?  «Ну, полно...»
ты скажешь мне: «Да я не портретист,
я говорю о лицах, но безмолвно,
мой каждый слог в подстрочии ста лиц!»

О, извини, не нужно обижаться,
я просто захотела посмотреть
на тех, с кем в жизни довелось сближаться
душою, и пылать, и леденеть,

кого сберег в заветнейших строках,
кого носил на дарственных руках.

    Скажите недоуменно: «Вот уж дерзка, так дерзка!» А я и соглашусь, но не приструню своё воображение и строку своевольную мою. Простите меня великодушно, и сегодня, и наперед, конечно, если не решите, что, с Вас, раз и навсегда, довольно этого всего.
    Но… странно, предчувствую я, что эти мои стихи только самое начало чего-то значительного, может быть, очень большого, наверное, и непостижимого.

Представить страшно, если б я тебе
два дня тому назад не позвонила!
Но позвонила ж... значит по судьбе.
Что? Посмотри, как я себя открыла!

Я, словно распоясавшись, лечу,
вокруг себя все в радость обратила,
и этого настроя не хочу
с души срывать. Почаще б приходила

и легкость вот такая, и покой.
Я знаю: перечтешь и согласишься,
что и в тебе, там где-то под корой,
от снов моих запенилось искристо.

Нет, я себя с Шампанским не ровню,
здесь крепость слов наброженна спиртозно,
Да, очень часто к солнечному дню
я подхожу, как он же – морфиозно.

Вот это-то искусство и дает
моим словам изменчивости кредо.
Сегодня все обычное не в счет,
не в счет любые импресси и ретро.

Сиюминутность – вот что для меня
всего мерило, данный миг – награда!
Поэтому: то славя, то черня
саму себя – твоей улыбке рада.

   Интересно, как в этой Вашей книжке, такой на вид пробной, подобраны стихи: среди простеньких, как говорят иногда «местечковых», вдруг встречаются потрясающие совершенством чувства и предчувствия стихи-звезды!? Читаю, читаю и теряюсь: «Кто Вы?» Теперь понимаю, почему так необходимо мне увидеть глаза, вобравшие столько уникального, хочу увидеть Вас, как что-то реликто-будущное, словно живущее вне материи и времени. Теперь мне необходимо перечитать все Ваше до единого слова.

Не знаю, как мне все воспринимать?
Здесь все твои шедевры или это,
то, что не смог до точки дописать,
позакруглял обрывки и в конфеты

как будто превратил иль в пустячки
по десять строк? В итоге получилась
малюсенькая книжка-ассорти,
любителям все пробовать на милость.

Я не из них. Признаюсь уж совсем:
сто лет чужого слова не читала,
уйдя в водовороты чувств и тем
своей души, никак не выгребала.

Вот за тебя вцепилась и боюсь,
что, если ли ты меня к себе притянешь?
Но будет хуже, если я сорвусь,
а ты, в порыве, сам в мой омут канешь.

Здесь у меня не море – океан,
бурлящий, поглощающий всецело!
Мой мир вневременно обетованн,
и нет ему до «просто» жизни дела.

Так что совет даю: не протяни
мне ни души, ни рук – беги, спасайся!
Все сожжены бенгальские огни
в моих любовях – лишь уран остался.

Ну, а тебе ли нужно объяснять
и силу, и значение распада?
Вот так всегда, нам хочется обнять
кого-то, кроме тех, кого бы надо.

    Как же, как же, вот я и договорилась до темы любви, а это и прекрасно! Что, поэзия – без любви? Это, как лучи солнца не встречающие на пути своем что-либо жаждущее тепла и света. Можно ли соглашаться с тем, что есть поэзия, которой нет дела до любви? Этак и утвердить придется, что есть любовь вне поэзии! Нет уж, у меня: любовь – вдох, поэзия – выдох, с дельфиньей разницей, они дышат осознанно, контролируют  дыхание, как мы – сон.
    Вот так писала Вам вчера, под чувством неизбежной встречи, которая мне привиделась, как дар судьбы. А сегодня что-то резко сорвалось, наверно, эффект переожидания сказывается.

Я никогда тебя не посещу! Прости,
прощай – не будет нашей встречи...
Что укрывать, иконно встав, грущу,
мелькнувший пред душою, человече.
Как много б написалось мне с тобой,
но и за эти строки благодарна.
Увы, всегда не сходится тропой
замысленное небом идеально.

     Ах, дай, Боже, чтобы эти последние строки были написаны усталостью, а не обволакивающим предчувствием чего-то сложного!