Путь

Их хижина была бедна, но всего хватало. Глиняные стены мучали тела, раскаляя воздух и создавая видимость его видимости. Утро ушло незаметно, унеся с собой свежесть сонного дня. Предстояла дальняя дорога по бесконечной пустыне по направлению к стенам города.
Сегодня была ярмарка. Все веселились. Они были не как все. Они направлялись к центру города, чтоб совершить метемпсихоз. Они надеялись полететь обратно уже на собственных крыльях.
Лицо Бартона разоблачало его невыносимое желание  покончить с жарой, с постоянной жарой, которая была везде – в каждом горшке на полках, в каждом ласкутке тканей, сушившихся на песочном воздухе, в каждом дунавении горячего ветра. Бартон снял кожанную желетку и сел на кувшин, закрыв лицо руками.
- Опять? – спросила Гела, присев рядом и пытаясь
поймать его взгляд.
- Нет… нет, просто… - отворачиваясь и пряча свои глаза
от глаз Гелы, простонал он.
– Я знаю, что оно вернулось, не скрывай от меня этого никогда.
Она взяла его руки, отняв их от смуглого и измученного лица. Глаза Бартона были мутны, как воды реки, давно забывшей, что есть течение. Тело его слабело с каждой сикундой. Голова уже с трудом держалась на сильных плечах, ноги не подчинялись сигналам мозга. Лекарства не было. Была лишь Гела. Она могла только быть рядом. Это всегда помогало. Гела провела по лицу своей рукой. Бартон закрыл глаза. Он был уже не тут.

Странные силуэты на фоне синего зарева, которое входило в противоречие с желто-красным пламенем костра. Волосы развивались в такт ударов бешенного бубна. Старик в центре круга пел что-то зловеще-необходимое, которое цепляло душу каждого силуэта, приводя все движения тела в единую пляску смерти. Все двигалось, подходя к завершению, которое было где-то высоко, на самой тонкой ноте, почти ультразвук. Такт усиливался и увеличивал скорость. Фигуры не останавлявались и не теряли ритм. Ветер не играл с листьями, он боялся показаться. Он бы тоже впустился в эту магическую пляску. Шаман был богом. Он владел своим голосом, он владел силуэтами. Люди (так показалось) были не в своих телах. Тела двигались как электрические заведенные статуэтки, в которых садились батарейки и движения были порывистыми и сумасшедше-нелогичными. Звуки шамана были нелогичными. Но они  владели всем живым и создавали гармонию.
Звук становился все жестче, жестоко ведя каждой нотой фигурки, заставляя их двигаться в такт, который требовал возможностей, что были за пределами человеческих. Фигурки двигались,не зная, что это невозможно. Все быстрее, быстрее, жестко!… жестоко!… больно!… невыносимо больно!… крики!… кровь!… смерть………
Все исчезло… Остались только тела. Бесполезные вместилища. Душ не было. Бартон видел и свое тело. Окрававленная масса с разорванной грудной клеткой и повинующимися глазницами. Как стекло – глаза отражали прошлое. За горизонтом виднелось будущее. Но Бартон и не намеревался туда идти. Оно всегда за горизонтом.

Страх в глазах Гелы всегда вызывал чувство вины у него, но он не мог предотвратить причину. Он не знал почему он бывает Там, и не знал зачем он Там. Он всегда возвращался, но никогда не знал, возвратиться ли в следующий раз.
- Я заварю тебе Харони, - послышался голос Гелы издалека. Он ненавидел эту траву. Она напоминала ему тот день, когда он со старшими братьями ходил охотиться на Марунатру. Огромнейшее тело того животоного было разделано на сотни кусков и спрятано в пещеру на ночь. В ту ночь Бартон не мог заснуть, видя глаз проплывающий сквозь кровавое каричневое ухо животного, клыки впивались в бок, позволяя фонтану черной жидкости пролиться на ползущее сердце. Этот сон повторялся несколько раз, после каждого убийства. В той дыре, где ночевали охотники, рос куст Харони. Когда Бартон не мог проснуться, его заставили впитать вкус листьев этого кустарника, который, как верилось, отгоняет всяческих духов и разъясняет сознание. И хотя это растение спасло разум молодого еще тогда Бартона, он всегда находил связь между Харони и Марунатром.
Терпкий и невыносимо противный Бартону, но спасительный вкус травяного чая разлился по небам, обволакивая полость рта. Бартон видел лицо Геллы – полное сочувствия и переживания, но уголки ее рта были растянуты и приподняты слегка. «Улыбается. Как она добра! За что ей такие мучения со мной!» Он часто думал об этом, но никогда не превращал эти мысли в звуки.
Время текло незаметно. Тень от столбика, вкопанного рядом с их жилищем, подползла к отметке необходимости начинать путь. Горячий воздух навалился на уставшие тела Геллы и Бартона. Он как будто был против того, что онидвигаются именно в этом направлении. И даже ветер не спасал от жары. Он был в ее власти, он был горячим.
В глазах проплывали бесконечные холмики. Они были почти неразлечимы и ты никогда не мог знать был ты тут уже или это совершенно новое творение песочных королей.
Skip the trip

Город был обнесен каменной стеной. Казалось, что даже ветер не мог пробраться за такую мощную ограду. Но люди могли. И в определенное время, когда ворота открывались для торговцев со всех близлежащих земель, ветер украдкой забирался под платья женщинам и в рубашки мужчин, дабы незаметным пробраться в город. Ветру там было не скучно. Его уже давно мучало обнообразие пустыни; ему надоело играться с одними и теми же песчинками. В городе он забирался в пустые кувшины и обретал голос. Он мог издавать разные звуке. В городе бело недостаточно места для того, чтоб он почувствовал себя повелителем, но ему там было весело даже когда он был маленьким хулиганом. В городе всегда находится место для хулиганств.
Гелла шла чуть позади Бартона, который тратил свои силы из каких-то непонятных ей источников. Приблизившись к воротам, они смешались с толпой ремесленников и продавцов. Все ждали некоторого времени, которое не было никогда точным, но приближенно все знали. И вот оно настало, люди двинулись в ворота, неспешащей толпой.  По мере прохождения по главной улице, толка становилась все меньше и меньше, оседая по краям около низеньких домиков. Но многие все же стремились к главной площади. Особенно сегодя, когда было оповещение о ярмарке.
Иногда, будучи в городе для того, чтобы приобрести хлеб и воду, Гелла и Бартон тратили несколько часов на рассказы путешественников. Часто они сюда заходили, и были очень почетаемы потому что они видели почти чудесные вещи на этом свете. Они рассказывали про Земли, где вода льется с неба, словно дар Аллаха. И никто за нее не обязан платить. В тех Землях вода бежит прямо по поверхности земли, даря жизнь многим невиданным ниодним из жителей этого города растениям и животным. Их истории поглощали жителей города и все как будто замедлялось во время рассказов. Создавалась видимость, что один путешественник легко беред каменный город и переносит его в невиданные Земли, легко так, как джин.И визирь, отвечавший за порядок в городе, не нарушал этот покой и единство, сплотившее мысячи людей, хоть это и преостанавлявало работу и торговлю. Но это приостанавливало и преступность.
Сегодня Гелла надеялась опять побывать на этом представлении, но Бартон настаивал, что лучше выполнить то, зачем они сюда пришли, перед этими представлениями. В этом, видимо, была какая-то суть, но он не поделился этим знанием с Геллой.Так они свернули в узенькую улочку, множество которых отходило от главной шумной улицы, уединясь и потеряв шум толпы. Когда резко пропадает шум, ты думаешь, что ты оглох. Ничего не слышно. Странно еще то, что ты не пытаешся заговорить с рядом идущим, ты просто думаешь «Могу ли я слышать?».
Тёмная узенькая улочка вела их прямо к месту назначения. Солнце украдкой воровало кусочки стен сверху, но камни хранили прохладу на уровне где ходили люди. Такие улочки хорошо спасали от жары. Но ни Бартону, ни Гелле не было важно это. В каком-то из поворотов показалась ветхая хижина колдуна и опять спряталась.
Старик озабоченно капался около хижины в каких-то травах, шепчя что-то себе под нос. Видимо, увидев тени путников (он не мог услышать, так как его уши были нерабочие), он приподнял голову, впялившись своим безжизненным глазом в силуэты, что стояли прямо напротив солнца. Он ничуть не испугался. Так как постороннему тутнику не дано было найти его жилище, слишком жестокие лабиринты улиц препятствовали легкому нахождению калдуна. И если кто-то дошел до старика, значит это свои люди.
- Кто это? Отойдите от солнца! Мне нужно вас разглядеть! – прокряхтел старикашка.
Гелла и Бартон отошли от солнца и яркий солнечный свет ударил по лицу старика!
- Ааа! Свет! Я не вижу ничего! – хрипел, пытаясь кричать, старик.
- Кантинур, мы тебя отведем в хижину, не кричи! – они подхватили старикашку, что был почти невесомым и очень хрупким, и почти понесли его в домик. В полумраке, а после солнца в полном мраке, Гелла нащупала скамью, горячее каменное сидение, и усадила старика туда.
- За чем пришли? – старик прищурил мертвый глаз, а другим смотрел прямо в глаза Бартону.
- Метамор… Мирико… - Бартон терялся в словах,  - Гелла, как?
- Метемпсихоз, - проговорила Гелла так, как будто это слово было ничуть не тяжелее, чем «горшок».
- А-а-а! – ехидно протянул старик. – Двоем?
- Да, - в один голос ответили Гелла и Бартон.
- Хех! – крякнул калдун, - а вы знаете, что это такое?
В ктогда-нибудь...
-  Да, - оборвал Бартон, - мы понимаем, что нет
возврата назад и что мы можем не найти друг друга там из-за злых преград, постороенных в наших душах демонами. Но я согласен на эти условия.
Бартон отвел взгляд от мервого глаза старика, к черным жгучим глазам Геллы. Он бы смотрел в них всю свою жизнь! Но он отвел взгляд и уставился в стену.
- Я тоже согласна. Я думала об этом много раз. Условия меня не пугают.
- Хорошо.  – старик как-то смешно спрыгнул со скамьи и медленно пошел в дальний угол хижины. Оттуда он вышел с двумя малюсенькими сосудиками, держа их очень осторожно.
- Пейте! – сказал он без капли сожаления о потерянных людях, он был уверен в них как в самом себе (он никогда не был уверен в самом себе).
Гелла откупорила пробочку сосуда и взглянула на Бартона. Он зажал рукой горлышко сосуда, рука была напряженна и казалось, он может раздавить крупкий сосуд. Он смотрел на Геллу. Она немного испугалась, он никогда не смотрел так на нее.
Долгие годы Бартон знал Геллу. Они всегда были рядом, всегда вместе. Но никогда не говорили о каких-то чувствах. Он сомневался, что это может оказаться неправдой, лишь мимолетными искорками желания. Он не мог позволить себе обмануть ее. Он был только ее, но никогда не упомянал об этом. Гелла всегда знала, что никогда никого не может быть между ними. И зачем тогда говорить о чквствах? Кому это нужно? Это разум. А все же всегда хочется услышать, даже когда знаешь наверняка. Сейчас Бартон кричал глазами. Он как будто пил Геллу. Жадно. Она чувствовала себя сосудом, что переполняется жидкостью. Но теперь все правильно. Она открыла сосуд.
Они одновременно поднесли сосуды к губам. Глотки, что меняют все радликально и безвозвратно, катились по шее в сердце. Три глотка. Достаточно. Бартон облизал губы Геллы. Она уже теряла взгляд. Веки медленно опускались, закрывая черными ресницами огонь потухших глаз.
- Я с тобой, любимая… - голос был чуть слышен, не было сил. Два тела лежали на полу. Такие бемпомощьные. Такие жалкие. Такие ненужные. Жизнь ушла. Но смерти не было. Тело исчезнет, но смерти нет.

Старик капался в многочисленных кувшинчиках, горшочках и сосудиках. У него был один глаз, но за такой глаз любой бы отдал пол тела. Старикашка, что-то бормоча себе под нос, мешал капли из сосудов, превращая нужные пропорции в чудесный  растворе. Он действовал очищающе. Старикашка смочил кисточку из страусиных перьев в этом растворе и прыснул им на тела. Через 53 секунды они исчезнут. И не будет этих ненужных тел, что так желанны некоторыми людьми, но в принцыпе являются только сосудами. А У старичка было много сосудов. Лишних ему не нужно было. Всё. Всё чисто.