Кожура луковицы десять медитаций

Юре Кабанкову

***
Это — как снегопадий шепот
Это — как писать слова перышком
         на щеке гранита
Это — как долина меж
         сном и не сном
Господи, говорю,
Неужели еще хранишь
для меня звуки
в Своей горсти?

Это — тепло-коричневый,
округлый свет,
согревающий мир
далеко и возле
кожуры
    луковицы


***

Что — родина
         женщина
А от друзей осталось только
         к ним состраданье
И не нужно
чтоб кто-нибудь слышал
ведь Он —
        слышит.


           ***

О, оказалось,
всех люблю и сейчас
Всех оставленных мной

Сквозь крыло мотылька
глажу плечи родные
как прежде
и трогаю губы губами
глаза эти многие
меж звездных снегов
«люблю» говорю
глажу теплый
          коричневый
тонкий несильный
свет живой
кожуры
        на луковке смуглой
Никогда не расстаться


            ***
Душа обнимает равнину, о,
как душа простирается над
родиной-снегом
я здесь и не здесь
меж Востоком и Западом
где
мне отыщется место?
А пока — я к тебе,
друже,
что ж
ты молчишь
пред очами молчишь океана
ракушку-спираль
возле уха гудящую
      держиш


            ***

Если мы
поглядим через глобуса линзу,
что нынче меж нами,
я — отсюда,
где Псел начинается, а
ты — оттуда, от сопок, от бухты восточной,
где я
лишь душою бывал,
так если мы оба, вдвоем,
поглядим — встречь —
сквозь глобуса старую линзу —
увидим (скажи?)
ту под сливой  беседку,
где Ли Бо и Ду Фу
вечно слушают птиц

Помню луг
у тебя за окном

            ***

Подумал сегодня
что если
перенесусь
в те далекие
восточные земли
буду счастлив
как здесь
ведь и снег
там ложится на крышу  хижины
так же как здесь
и точно так
белая цапля
зависает над древесным гулом
и зябнет лицо
и светит на ладони
тонкой гладкой кожицей
золотая луковка

           ***

Все забуду
и буду счастлив, счастлив
Ну разве что
несколько лет проплачу
родину вспоминая


            ***

Лао-цзы
говорил что мудрец
мир постигает
не сдвинувшись с места
Хотел бы
я тоже
промолвить такие слова
весь мир обойдя


***

Эх, да под яблонькой
трое сидели...

Поздней осенью
на порыжелой траве

молча сидели
три человеколюбца
великих

Брейгель, Дюрер и Босх
Налей, брат, винца!

хы, ды под ябы-лынь-кой...
хлынь-блынь-брег
грей-друг-бог


            ***

            Раскрыл старую тетрадь, а там
            листик боярышника
            из той
            жизни.
            ...Снег упал на страницы.