Формы

* * *
Ты не будешь гореть эту ночь до утра,
Истекать понапрасну воском,
Твои мысли – огонь, твои мечты – ветра,
Твое сердце – покрыто лоском.
Не шумит вдалеке среди спящих равнин
В небе солнце, лучами играя,
Не раздастся в тиши плеском радостных вин
Твоим чувствам, в огне истекая.
Удушающе действуя, странный покой
Омывает, глотая секунды,
Потому ты одна, потому и женой
Будешь ночью мне этой, и, будто
Озаряя, бежишь по слепому столу,
Опрокинувшись каплей на скатерть,
Затухаешь, лежа на темном полу,
Мою жизнь – никчемную паперть,
Не спрошу, не развею, и ты – одна,
Облачившись в спадающий сумрак,
Умерев, лежишь на полу у окна
Возле старых промокших чурок…

* * *
Мои глаза не видят моря,
Они устали и болят,
Они желтеют вновь от горя,
Они за что-то снова мстят.
Все понимают и – краснеют
И, вперя полусонный взгляд,
Уже спокойно всему верят,
Не возвращая все назад.
Их не обманешь, им не скажешь,
Что жизнь – дорога в никуда,
И горизонт им не покажешь,
Сказав, что там Алма-Ата.
Они спокойны, одиноки,
Закрывшись стеклами очков,
Они беззвучны и жестоки
И им теперь не нужно слов.
Лишь только знают (но откуда?),
Что ты вернешься снова к ним,
И свято верят в это чудо
В объятьях полусонных зим…

* * *
Окрестил океан малой лужей,
Опустил на дно его взгляд,
Замороженный раннею стужей,
Только взгляд не вернулся назад,
Он остался, покоем забывшись,
Он покинул меня и простил,
И ушел, освободившись
От того, чем я тогда жил,
Не сказав пары слов, не простившись,
Тот, что был со мной много лет,
Напоследок перекрестившись,
Лишь оставив дым сигарет.
Я стою на краю океана,
Синих вод разверзлась рука
И, касаясь частью обмана,
Лижет нежно голень песка.

* * *
Дождь безнадежно замыкает
Отравленный самопознаньем мир,
Который словно свечка тает
В огне  глаз полупьяных лир,
Что своим звуком убивают,
И песней, что струит их стан,
Они мучительно ласкают,
Не бередя сердечных ран,
Выведывают и разносят
По миру, весело крича,
И понемногу с ума сводят,
Коснувшись невзначай плеча.

* * *
Крупицы снега режут белки,
Разъедая как язвы глазницы,
От холода рвут меня на куски
Стеклянные огневицы.
Касаясь ладони, хрусталь теребит
Замерзшую бледную кожу, –
Секунда, мгновенье, – она, как гранит,
И холод ее не тревожит.
Тупым, засыпающим звуком навзрыд,
Взрывая тугой канонадой,
Протяжно над ухом ветер гудит, –
Нелепой последней преградой.
И сквозь пролетающий голос машин,
Сквозь дым «позолоченной» Явы»,
Я слышу их голос, и я не один,
А с зимней табачной приправой,
И мне все равно, и меня не берут
Застывшие контролеры,
Лишь изредка – «Кто безбилетный тут?» –
Окриком, разговоры
Раскачивают, катая на свет,
Лежат посредине дороги,
Как на протест мой – краткий ответ:
«Мол, ты отстающий, ... – убогий…»
И отблеском фар на златой мостовой
На тени ложится сигара,
И крикну, сдурев: «Эй! Я живой!»
В клубе СО-шного пара…
Не спросит дворник, убрав мой рюкзак,
Не скажет: «Эх, поскользнулся!..»,
И он не поймет, как это так,
Что я, уйдя, не вернулся.
Не впишут фамилию в протокол,
Пропал, исчез, вовсе не был,
И я обживу металлический стол
В морге, как урна, как пепел…

* * *
Два желтых апельсина
И горсть лесных орехов,
Десяток мандаринов,
И пара чебуреков,
Ванили запах слабый
И едкие чернила,
И нож в кармане правом –
Судьба мне подарила,
Вот все, что есть сегодня,
Вот все, что завтра будет –
Живи сколько угодно –
В карманах не убудет.
А водки нет, – не будет!
Эх, черт! – и не нажраться!
Никто не обессудит,
Коль нечем напиваться!

* * *
«DLTSGDOM»
Солнца красного диск погружается в воду,
Наполняя горькой мечтой
Стакан водки, что дарит тупую свободу,
Чтоб смеяться над пьяным собой.

* * *
Надо мною клубится белый дым сигарет,
Убивая в сознаньи печали,
Этот дым на вопросы дает мне ответ,
Что с тобой мы так долго искали.
Успокой ты меня, белых стержней дитя,
Помоги обреченному брату
Обрести снова жизнь, вдыхая тебя,
Позабыв неизбежность расплаты.
Обволакивай, ты – седовласый старик,
И внутри, и снаружи все тело,
Если даже когда-то я духом поник,
Я восстану из белого пепла.
Запах, ... запах никчемных красот
И тепло нагнетаемых мыслей,
Что последний я раз набираю вас в рот,
Может быть, уже даже лишний.

* * *
Мне не прочесть с усталых губ
Ни слова, ни улыбки счастья,
Ни сердца хрупкого участья,
Ни звука поднебесных труб.
Фанфар брюзжащее звучанье,
Свет, ниспадающий с небес,
И голос тайного воззванья
Тяжелых заповедных месс.
Не опускающий на Землю
Лавин хрустящих солнца нег
На радужно мерцавший снег,
Покрывший голос, что я внемлю.
И синевою обручась,
Склонившись небом над Землею,
Лучами солнца омовясь,
Усталым голубем… – мечтою…
Ниспосланный в гудящий век,
Обитый мякотью насильно,
Украшенный добром обильно,
Раскатистый хрипящий смех.
Кустисто бровью очернясь,
И оком сонным осмотревшись,
На мир свысока помочась,
Ушел, слегка зарозовевшись.
Омыты мы, омыты вы,
И Бог не видел омовенья,
Подобно лжи перерожденья,
Подобно зелени травы.
Пусть солнца не согреют кожу
Лучи, текущие навзрыд
На тех, кто Богом не забыт,
Кого сомненья еще гложут.
Но нам ли снова говорить,
Но нам ли снова возвращаться
К тому, когда  и что творить,
И как над рифмой измываться?
Не зеленью моей травы,
Не желтизною солнца света,
Подобно ужасу рассвета,
Не скажутся, … но рады вы…
А это – многое, и прежде,
Чем осмотревшись, вдруг понять,
К чему стремился – осознать,
Вдруг… умереть в слепой надежде…

* * *
Остановись, усталый путник,
У пыльной от дорог сосны,
Там, где спокойно вижу сны,
Там, где молитва верный спутник,
Где одиноко наклонясь,
Стоит мой крест, перекосившись,
Где я, в стремленьях усомнившись,
Лег навсегда в мирскую грязь,
Там, где нашел приют земного
Существованья, где судьба,
Не покорившая раба,
Сплела нить жизни для любого.
У белых стен далеких замков,
Где ветру горному даря,
Свои желанья претворя,
Оставлю часть своих останков.

* * *
Тебе я мог бы рассказать,
Что чувствую, когда ночами
Мучительно и больно спать,
Когда не наслаждаюсь снами,
Когда гудящих мыслей рой,
Впиваясь острою иглой,
Пронизывает вновь тупой
И вязкой болью разум мой,
Когда не можешь, заклиная,
Понять в чем ужас этой всей,
Объятой фальшью лже-идей,
Никчемной жизни, умирая.
И тени ближе и темней,
И все понятней, только мысли,
Подобно вою тех теней,
Кусаясь, клейма на мне выжгли.
Когда не веришь сам себе,
Когда смеешься над собою,
Когда ты лжешь своей судьбе
И не живешь своей мечтою.
Когда знакомая рука,
Что холодила б впредь сознанье
Из костно-мертвого куска
Легла в меня, на созиданье
Не брошен разум, голова,
Уставившись в глубины неба,
Без зрелищ и без корки хлеба, –
Устало, … – попросту мертва…
Тогда я только вспоминаю,
Как было мне в тот час легко,
Когда все это понимая,
Сомненья были далеко.
Но понял ли? Иль бренный стук
Тяжелых мыслей незнакомых
Коснулся чередой весомых
Далеких и никчемных мук?…

* * *
«Счастливые стихов не пишут»,
Счастливые не могут их понять,
В то время как поэты что-то ищут,
Другие норовят все потерять.
Им не знакома слабая надежда,
Не ведают они случайных бед,
Их не стесняет тесная одежда,
Они не ждут и радости побед.
«Счастливые стихов не пишут»,
Счастливые не могут их понять,
В то время как поэты что-то ищут,
Другие норовят все потерять…

* * *
Не ложится теперь за строкою строка
И не хочется , как бывало,
Исписать все стихами так, чтоб рука
Мысли глупые отметала,
Чтобы взгляд полусонный, ложась на предмет,
Видел множество живого,
Чтоб, услышав вопрос, уже знать ответ,
Чтобы помнить крупицы святого.
Но не прожитый век и усталость в плечах,
Равномерное, тихое, слабое,
И отсутствие смысла во всех словах –
Вот, что плохо! Вот, что забавное!

* * *
Признайтесь, милое дитя,
О, сколько раз людьми играя,
В себя влюбляли их шутя,
Свои страданья забывая?
Забыли ль вы свою печаль?
Забыли ль дни, что вы от счастья
Готовы были мчаться вдаль,
Не думая ни о ненастье,
Ни о безумном смысле слов,
Что вы твердили, умоляли
В порыве страсти, и любовь
Тогда всему вы имя дали?
Снимая маску злых речей,
Сомкнув навеки свои очи,
Вы понимали радость всей
Любви отвергнутой, и мочи
Уж не было в душе у вас,
Не ведая, – на расстояньи
Ловить печальный взор тех глаз
В надежде или ожиданьи
Прикосновения руки
Простого, легкого, без смысла,
Случайного, его прости
За то, что ничего не вышло.
Но вы не знали ничего
Ни о любви и ни о чувствах,
С горящим взором вы всего
Желали, опускаясь в руслах
Горячих рук, чей жар пленял,
И чье дыханье говорило,
Что он тебя всю жизнь искал,
И это в сердце пробудило
Огонь нетленный, что вознес
К верхам грядущего союза,
Что его сердцу жизнь принес,
Освободив любовь от груза.
Но все прошло, и жар сердец
Обжег друг друга, причиняя
Страданья, что Господь-Отец
Придумал, счастье создавая.
Вы не одна, и груз потерь
Уже лежит, что горький опыт,
Вы холодны, любовь теперь
Молчит и слышен только шепот.

* * *
Сними с себя тяжелый груз
И дай мне руку, чтобы где-то
На поле брани твоих муз
Не обронить остатки лета.
Оставь во мне свою печаль
И не грусти теперь об этом,
Поверь, потом не будет жаль
Тебе, рожденному рассветом.
Но ты опять ушел туда,
Откуда струйкою тумана
Струится дым, и он всегда
Частица твоего обмана,
Мой дом с тобой, твоих глазищ
Улыбка странная свободы,
Когда один, тогда я – нищ
И нищи все мои народы,
Так пожалей их, не грусти,
Ведь не повинны они в этом,
И тяжесть с сердца отпусти,
Дитя, рожденное рассветом.
И помни, я с тобой всегда,
(Надеюсь, ты мой номер помнишь)
Все остальное – ерунда,
А грусть моей рукой разгонишь.

* * *
Будет солнце, сгоревшее тихо дышать,
Будут волны ласкать его тело,
И, обжегшись, прохожие будут кричать,
Потирая ожоги несмело.
Они просят в молитвах спасти их сердца,
Они просят простить их тревоги,
Коим нет объясненья, коим нет и конца,
И с опаской тревожат ожоги.
И им верится, что солнца красного диск,
Погружаясь в соленом растворе,
Будет с ними всегда, а их маленький риск –
Ерунда в этом пламенном море.

* * *
И жизнь, и смерть переплелись…
Как прежде – стали воедино,
И Сатана свой бал творит,
А Бог предстал как подсудимый…
Алексей Биркле
Туманит давняя печаль,
Грехов манящая услада,
Народы за собою вдаль
Уводит в мрак, и там награда
За смертность праведных грехов,
За жизнь, умершую сегодня,
За радужность тяжелых снов,
За пир в огне среди голодных.
Их ожидает золотых,
Увенчанных звездой распада
Колец союза всех живых,
Отдавших души слугам ада.
Мир опускается в огонь,
Разверзлись древние ступени,
И из-под них людская вонь
Поднялась, отряхнув колени.
Две тысячи ненужных лет,
И миллионы жертв – для ада,
И неминуемость побед
Добра над злом, и в том награда,
И в том проклятье наших дней,
И в том молитва одиноких
Здорово-нравственных людей,
Познавших праведность «жестоких».
Сгорают сны, сгораем мы,
И забываются надежды
В объятьях «долгожданной» тьмы,
Сорвавшей с нас, глухих, одежды.
Стучится, просит и орет
Душа живого альтруиста,
Которая вот-вот падет
И больше в мире не родится.
Сжирают языки огня
И лижут зыбкие сомненья,
И отмечают праздность дня
В ночи в бесовском иступленьи.
Твой мир погиб, и вместе с ним
Погиб и ты, и твое тело,
Быть может, все же и живым
Останешься – твое уж дело,
А я бы умер, отдалясь,
И не изведав унижений,
И никому не подчинясь,
Освободился б от сомнений,
Но я не Бог, и мне теперь
Неважно жаркое дыханье,
И ада каменная дверь
Закрылась, отменив свиданье,
Но лишний шаг, слепой рассказ,
Неосторожность поворота
Приблизят твой предсмертный час,
Открыв тяжелые ворота.

* * *
Небосвода желтых искр сгорающая черень,
Летящих звезд над пламенем костра в ночи,
Промокшая росой к утру деревьев зелень
И тишина, и ты молчишь, хотя… кричи.
Не уж то хрустом веток, празднично обитых
С деревьев вековых, Земля не сохранит
Желаний странников, морской водой прибитых
На берег одиночества, что спит
И видит в сонном мареве рассвета:
Лучей спадающая прядь
Ложится мягкой пеленой привета,
Что кто-то умудрился мне послать.
Вдали, где игры облаков в объятьях полуспящих
Юго-восточных ласковых ветров,
Мешают синий с белым радостно гудящих
Полотен, скроенных из моих странных снов.
Я вижу меж желаний, между откровений
Себя иль откровение свое,
Дрожащее в воде от ласковых течений,
Перебегающих по волнам, это все
Забыла радуга, она была недавно –
С дождем ко мне являлась и ждала,
Что приглашу остаться их, и, странно,
Она без приглашенья не ушла…