Влюбленные

Железной хваткой ног, квадратом разноглинным
Вминая первый щуп в трясущуюся гать,
Он выбуждал огонь из тел перепелиных
И пробуждал гортань и лицевую гладь.
Стотысячной толпой, скрипя, летели звуки
В бетонное дитя, где вздрагиванье рук
То просыпалось вмиг, то засыпало в муках,
Но утро било в гонг – в рассветный полукруг.
И, опуская вниз стальные удилища,
Выуживая мах движеньем кадыка,
Он поднимал с земли замедленно и хищно
Густую поднизь плит рукой крановщика.
А горемыка-лес молился в буреломе,
Увидев в нем кресты свободно падших ниц,
И хоровод берез по собственному рому
Пытался отступать от пьяных верениц.
И между этих всех: шагающих и пьющих –
Взлетала в облака древесная ладонь,
Раскидывая цвет на головы идущих,
В холодные глаза зеленый свой огонь.
И он оберегал ее грудную малость
Стотысячной толпой железных арматур,
И вечерами дым скрывал благую шалость –
Конгломерат любви двух разных субкультур.
Но где-то слышит смерть свое бессмертье всуе –
И вот она висит, но там ее не ждут,
И, наблюдая жизнь, она по ней тоскует –
Тоскует тыщу лет и несколько минут,
Где сходятся в любви два чуждых мирозданья.
Но кто их породнит, кто рай уступит им?
А кто-то тянет трос без взгляда состраданья,
И ставит на колень когда-то падший Рим.
И превратится ствол в некрашеные бревна.
Узнает он его, как прошлое. Тайком
Обнимет, как всегда, утюжено и ровно
И бережно внесет в еще холодный дом.
И снова хваткой ног, квадратом разноглинным,
Вгрызалась горсть утра в дырявый зверобой,
А утро неспеша пушинкой тополиной
Играло на ветру в двухдневный выходной.
И зажигался свет чуть желто-медноватый,
В окне Бог целовал того, кто духом слаб,
А сталевой жираф, укрывшись белой ватой,
Раскручивал судьбу в немыслимый масштаб.
Висела взглядом глаз весеннего сведенья,
Морщинистостью губ и праведностью строф
Любовь, как симбиоз из двух преодолений
Желанных идиом и трех заветных слов.