Зимняя сказка

Сначала он был просто «мальчиком», потом «моим мальчиком», потом «золотым мальчиком». На самом деле он был самым что ни на есть обыкновенным маль-чи-ком. А Она не была. Обыкновенной. Ни сначала, ни потом. Ни для него, ни сама по себе. И он слушал рэп и ходил в клубы, а она слушала шум города и одна гуляла по его людным освещённым  улицам и переулкам. Он одевал кеды и играл во дворе в сокс, а Она одевала вечернее платье и шла в театр. А потом они сидели и подолгу всматривались друг в друга сквозь немыслимые расстояния, всматривались и старались привыкнуть. Иногда у них получалось, чаще – нет.

Сначала он забавлялся и смеялся, и Она спрашивала, зачем ему, такому красивому и весёлому, всё это нужно. А он не хотел отвечать. Может, потому что сам не хотел об этом думать. Может, потому что  уже знал ответ. А Она молчала. И как он ненавидел это Её молчание. День шёл за днём, неделя за неделей, и постепенно чащё молчать стал он сам.

И тогда Она захотела, чтобы «мальчик» стал «Принцем». И он согласился. Сначала просто, чтобы не ударить в грязь лицом, просто, потому что не мог отказать Ей. А потом действительно стал. В конце концов, нельзя же рядом с такой женщиной быть просто «мальчиком». Она, казалось, была рада перемене. Да и он закинул диски с музыкой в дальний угол, кеды – на чердак. Даже друзья перестали видеть его так часто, как раньше. В его глазах появилась грусть, а в Её – ожидание. Чего Она ждала? Если бы он только мог знать. Но он не знал. И это незнание огнём жгло его изнутри. Она говорила, что перестала есть, пить и спать. А он просто не ел, не пил и не спал. Она говорила, что страдает, а он уже еле дышал. Но всё ещё был с Ней. А Она была где-то там. Она никогда не была с ним. И это его убивало. Он ни с кем не делился, и ни на что не надеялся. Он шептал слова из своей любимой песни: «надежда – самообман, но это всё, что у нас есть. она ходит по рукам, продавая свою честь. эта лживая тварь пыль пускает в глаза, исчезая в тот момент, когда она так нужна». Шептал, а потом стискивал покрепче зубы и шёл дальше. Шёл по дороге, у которой не было ни конца, ни края, ни обочины, ни разделительной полосы. А Она не видела этого. Она даже ни разу не видела его. Как впрочем и он Её.

И тогда Она сказала: “я должна тебя увидеть”. Конечно, что ещё Она могла сказать в тот самый момент, когда он меньше всего хотел это услышать. Но Она сказала, и он не мог сделать вид, что не услышал, потому что Она ведь не просто сказала ему это на ухо или ещё как. Она напечатала это, чтобы у него это осталось навсегда перед глазами.

И Она не увидела его тогда. Не увидела, как он завёл машину и поехал подальше от этих Её слов, слов, в ответ на которые он не мог сказать ровным счётом ничего. Не видела Она, как он не смог справиться со слезами, взявшимися вдруг непонятно из какого далёкого детского прошлого. Как он остановился в центре города, закрыл машину, швырнул в снег телефон, и затягиваясь глубоко, курил одну за другой сигареты, и шёл, шёл, шёл. Как купил самый дешёвый плеер и слушал просто радио. И загадывал, что вот эта песня будет про Неё, а вот эта – про то, что Она обо мне думает. Как напился вдрызг и пришёл. Пришёл, чтобы всё рассказать. Всё рассказать совсем не тому, кому хотел. Потому что, между ним и тем, кому он хотел всё это рассказать, уже стояли те самые слова, которые он с самого начала боялся услышать.

А на утро он услышал: «не приходи больше ко мне ни пьяный, ни глупый». А что ему было делать, если он иногда любил быть просто пьяным, или глупо-пьяным, или пьяно-глупым. А Она не хотела его такого. Или просто не хотела. И тогда он решил снять с себя одежду Принца и снова стать просто мальчиком. Даже не «золотым мальчиком», и не «Её мальчиком», а просто тем мальчиком, которым он был до встречи с ней. И он достал кеды, и диски, и мячик. Позвонил друзьям и всю ночь танцевал в клубе.

А на следующее утро он понял, что предав сказку, и перестав быть Принцем, он предал самое важное, что может быть в жизни – он предал мечту, жить которой дано далеко не каждому. И он опять курил одну за другой, и опять был с Ней, и просил простить, и просил не уходить. Но он не знал, что было уже поздно. Не знал, что кроме того, чтобы курить одну за другой, всё остальное было тщетно. Потому что Её уже не было рядом. И все его мольбы и просьбы растворялись в пространстве, где не было Её. Что Она так и не узнала о чём, он просил Её в ту ночь.

Как не узнала Она о том, как Принц сел в самолёт, и как все восемь часов не отрывал взгляда от окошка иллюминатора, как бродил потом по улицам Её огромного королевства, всматриваясь в каждое лицо, тщетно силясь узнать в них то одно-единственное, которого не было, просто не было в тот день ни в королевстве, ни далеко за его пределами.

Но Принц не знал этого, как Она не знала того, что промокнув под непрекращающимся дождём и устав от покрикиваний водителей машин, не раз пытавшихся «задавить» его в ту ночь, он прислонился к холодному стеклу телефонной будки, и дрожа всем телом, больше от внутреннего напряжения, чем от холода, набрал своими нервными пальцами номер, который однажды поклялся не набирать никогда, до тех пор, пока Она не разрешит ему этого сама. «Но», – подумал Принц «должно же Принцам в конце концов позволяться больше, чем простым смертным». И он набрал. Долго слушал он равномерные гудки, прерываемые разве что секундными паузами да его собственным дыханием. Безусловно, он не просто ждал. Ещё он думал. Думал и представлял, где в данный момент может быть Она. Он не думал ни о том с кем, ни что, ни зачем, ни почему. Он просто хотел знать где. Потому что знай он где Она, все остальные вопросы отпали бы. Как отпали бы точки, запятые, и прочие знаки препинания. Как впрочем и сами слова. Но он не знал.

Он не видел, как задумчиво в тот миг Она смотрела на мир за окном замка, приютившего Её в ту ночь. И не могла понять, почему весь этот мир, словно сговорившись вдруг напомнил Ей о нём. Ведь Она сказала этому миру, что Она больше не любит принцев, Она сказала Она полюбит кого угодно, но принцев, Она сказала «только не принцев». И уж тем более не Принца.

А Принц тем временем вышел из телефонной будки, чтобы снова стать частью этой промозглой декабрьской ночи, ночи, в которой не было Её. Он хотел было заплакать, но вспомнив о своём королевском статусе, прикинул, что, пожалуй, не к лицу. Он подумал, что Ей-то уж точно это бы не понравилось. А он хотел, чтобы нравилось. Хотел, чтобы Ей нравилось всё, что делал он. И тогда он решил улыбнуться. И ещё он решил попросить ветер о том, чтобы тот донёс его эту улыбку до Неё. И он попросил. А ветер согласился. Так вот, просто, не думая, взял, подхватил эту улыбку с лица Принца и со своей обычной скоростью отнёс Ей.

И тут у Неё начался «карнавал». То Ей показалось, что звёздочка, ближе всех висевшая на тёмном горизонте, подмигнула Ей, то месяц, прижав вдруг откуда ни пойми взявшиеся руки к своему сердечку, совершил такой пируэт на небе, что Она смогла довольно чётко разобрать в сложившейся мозаике надпись, вернее не надпись, а признание, которое за последние два месяца, Она столько раз слышала от Принца. Ветер, вместо холодного и солёного, вдруг превратился в ласковый летний бриз. Он то уходил, то приближался снова, слегка касаясь Её лица, кистей, шеи. Она хотела, но не могла от него увернуться. А потом он прилетел в очередной раз и задержался на подольше, и Она почувствовала на своих губах поцелуй вселенной, который был нежнее, чем самый нежный пудинг, который Ей когда-либо доводилось пробовать, и слаще, чем самый сладкий шоколад, и желаннее, чем самое Её заветное желание, когда-либо загаданное Ею.
Но это длилось недолго. Она с разочарованием увидела, что тучи заслонили каждую звёздочку на до того безоблачном, хоть и ночном, небосклоне. Даже месяца не стало видно. А ветер, в который Она уже было почти влюбилась, так хлестнул Её первыми каплями начинающегося дождя по нежной щеке, что Она невольно поднесла ладонь к лицу, чтобы избежать следующего удара. Но его не последовало.

Как Ей показалось, на тысячи и тысячи километров вокруг воцарилась такая зловещая тишина, что можно было подумать мир готовится либо к своему концу, ну или уж по крайней мере, к перерождению. Но всё было гораздо проще. Мир всего лишь готовился похоронить ещё одну любовь. Любовь, которую Она не смогла разглядеть ни между строчек его писем, сначала нежных и откровенных, а со временем – всё более горьких и отчаянных. Ни в тех поцелуях, которые он посылал Ей с ветром. Ни во взглядах, передаваемых Ей звёздами. Ничто не могло растопить Её сердца, когда-то давно заколдованного злым волшебником Киамом.

Потому не видела Она как Принц сделал первый шаг к отречению от Неё, от себя, от их любви. Как не видела и остальных 1137 шагов, которые он сделал после того, самого первого. В оцепенении стояла Она у окна, и лишь молния, разрезавшая весь этот мир за Её окном напополам, вывела Её из этого состояния. Как будто электрический разряд прошёл сквозь всё Её хрупкое тело, задевая сердце, которое вдруг встрепенувшись , как бы просыпаясь после затянувшегося сна, стало оттаивать. И этот лёд, стекающий с Её заколдованного сердца, потоками слёз заструился по Её необыкновенно красивому лицу. Забыв даже накинуть мантию, Она через три ступеньки побежала вниз по винтовой лестнице. Побежала, чтобы с рассветом начать свой путь обратно, туда и к тому, от чего Она так сознательно бежала все эти годы своего «ледникового» заточения.

И уже не важно, что Она не видела как Принц сделал 1138 шаг, который пришёлся на 41-ый, несуществующий этаж самого высокого замка в Её королевстве, откуда он надеялся разглядеть Её. Просто он задумался. Должно же принцам в конце концов позволяться больше, чем простым смертным. И ему было позволено, Вы знаете. Было позволено в момент самого красивого полёта в своей жизни расправить руки, почти впрочем крылья, и загадать своё последнее желание. И он захотел стать радугой. Самой замечательной радугой, которую Ей когда-либо доводилось видеть. Она смотрела, и плакала, и улыбалась сквозь слёзы. И там, куда падали Её слёзы, вырастали необычные для тех мест кустики, по весне, распустившиеся белыми гроздьями, и своим запахом одурманившие с тех пор не одного путника.

Он не любил цветов, но он любил всё, что любила Она. А Она теперь любила. И это было самым главным.


Happy Birthday.
15/12/2000