Странные встречи

Эпиграф: «Не знаю как Вы, а я всегда начинаю день с мысли о грядущем потопе…» И. В.      
   
    Чопорная зима, вдыхая капли талого снега уже со-биралась в свои неведомые, но родные  края. Она уно-сила с собою ледяную пыль, втоптанную тысячами люд-ских ног в окоченелые тротуары  улиц  и отмороженные стекла городского транспорта, просверленные чьим то горячим дыханием жизни… И крутились в сыпучем зимнем воздухе тысячи умирающих снежинок, разбрасывая то-чечную печаль от несбывшихся мечтаний…
    Город гудел, оставляя за своей широкой спиной грязные спички фабрично-заводских труб, клубящиеся днем и ночью, и от этого в сине-закоптелом небе еще ярче и теплее разгоралось огненно-рыжее солнце… Фи-лософу не спалось. Отверзши глаза он шлифовал неми-гающим взглядом черный потолок, похожий на неведомый плоский шар, распластавшийся над его головой. Шар растекался и полз по широким стенам, выстилаясь в какую-то неровную, сухую материю, без формы и назва-ния… Все в этом мире привлекало и манило философа какой то безмятежной живой простотой, липкой струк-турой светящихся линий, опутавших все и вся миллио-ном огней… Он вышел на мокрую от снежного дождя ули-цу. Еще мигали в тусклом отблеске светил  одноглазые светофорные столбы и утомленные дневной болтовней люди, вдыхая жар выхлопной гари, стремились влететь в последний вагон трамвая со своими безликими мысля-ми о недавнем прошлом. «Знаете ли, сказал философ как бы сам себе, мы живем каким то странным сочета-нием слов и фраз, пестрыми категориями о неведомом, и жизнь эта катится в никуда как черный плоский шар в темной комнате над моей головой». Он засмеялся нервной дрожащей улыбкой и даже не пошел, а скорее побежал по раскаленному от весенней грязи асфальту. Зима оставляла свои насиженные покои, перемещаясь поближе к холодным звездным треугольникам там, за неведомой светло-голубой далью. Она бежала прочь от миллионов стеклянных глаз, косящихся днем и ночью на ее снежные одежды, мешающих думать ей о чем-то сво-ем, по настоящему зимнем и не понятном им. «Вот бы и мне сейчас, думал философ, шагая по хрустящей мосто-вой, хотя бы на миг заглянуть за эту пелену неведо-мого, разорвать плен материи, чтобы узнать что там, за границами нашего печального мироздания и, может быть, понять…» 
Понять это не удастся ни вам, ни кому бы то еще, – раздался чей то насмешливый голос у него за спиной. Вот вы, уважаемый философ, сделайте мир чуточку луч-ше, и тогда грань между тем к чему вы стремитесь, и этим, где вы находитесь совершенно улетучится, или истощится до такой степени, что вы и различить не сможете то и это. А? Вам тесен мир, его окостеневшие рамки мешают вам заснуть, не правда ли? Но вы не знаете того, что между тем и этим нет никаких рамок и границ. Все эти линии и глухо поставленные стены существуют лишь в вашем немом воображении. Ха! Все дело в том что этот мир давно раскололся на тысячи, сотни тысяч невидимых, самоуправляющихся мирков и от этого он вам и кажется таким неправильным, кособоким если хотите. Да. Он такой и есть. Но первоначально, в плодоносном райском саду, когда человечество еще не знало слова «бунт» он был иным. И все мы иногда видим его смутные очертания в наших снах. Вы хотите понять… устройство мироздания. Эта мысль тревожит немногих из рода людского, обуреваемого плотскими страстями. И с каждым днем таких как вы искателей становится все меньше; достигая какой то неведомой точки, они разочаровываются в самом порядке вещей, существующем здесь, как Икар сгорают в пламени так и не понятого ими солнца. Понять… что там. Да это со-вершенно не важно – что. Главное именно сейчас, вот в эту самую минуту вы ощущаете этот мир, несовершен-ный, полный изъянов и червоточин, но ваш.
- Мой мир… Странно.
   Философ оглянулся. На заиндевелой улочке, слабо-освещенной мутным взглядом изогнувшегося фонаря не
было ровным счетом никого. «Случайный прохожий, уме-ло прощупавший мысли старого чудака, а может быть, такой же мечтатель как и я» – подумал он, пряча в карманы руки, скованные легким дыханием последних морозов.
    Черный шар растекался и полз по широким стенам комнаты, наполненной  злыми иллюзиями проходящей по скорбному пути жизни. Это неимоверно тяготило фило-софа, наполняло сомнениями все его существо и за-ставляло постоянно думать о каком то далеком от все-го этого предмете. «Неловко проникать в тайны миро-здания, размышлял он вслух, невольно вспоминая слова незнакомца. Но, с другой стороны, что такое мирозда-ние? Это вся наша жизнь в широком смысле  слова. По-няв ее, проникнув в законы этого, замкнутого на пер-вый взгляд  пространства, мы сможем существовать в более правильном положении. Понимаете ли вы меня, уважаемый философ?

                Безумен мир как старый сад,
                Рыдающий в плену огня,
                А он, огонь, смеяться рад
                Над сладостным безумьем дня…

   Вот ведь как. Иногда мне действительно становится тесно в узком прямоугольнике злых ветров. Государст-во Благоденствия к сожалению никогда не взрастет на этой каменистой почве. Земля не родит его, а вода не даст ему жизнь. А как все же обидно – жить мечтой об этом благе.
   Все в этой жизни пугает странным сочетанием пест-рых клавиш. А люди… Они всегда  будут заняты своими суетными мыслями о грядущем потопе.

           Над темным окошком, в сытой печали,
           Странные думы люди качали,
           И, упиваясь своей красотою,
           Звезды над ними смеялись с луною».

- Ну-с это зависит от того, с какой стороны вы, лю-ди, смотрите на этот круглый шар, под названием Земля и, собственно, под каким углом, – раздался знакомый, отточенный как стальное лезвие бритвы, голос.
- А с какой ни смотри – все одно будет, хотя, может и в другом порядке расположено. Оттого оно и ка-жется, что не везде мрак ночи кружит над нами в пене угасающего дня, ломая кости наши о камни звездного неба. Я слышу смех… Но, это, право, не совсем смешно, потому как скоро тьма накроет этот мир и разверзнутся небеса над сонным куполом жиз-ни, разливая пепел изожженной дотла ночи над Ва-шей уважаемой главой. А Вы? Позвольте, Вы кто та-кой?
- Все памятные встречи происходят в общественном транспорте. Не так ли? Но, спешу Вас заверить, любезный друг, что до сих пор знакомство наше бы-ло, односторонним, что ли, неправильным по форме и по содержанию. Любитель философии в наше сует-ное время может и пропасть в лабиринте тайн и за-гадок бытия.  А я порой просто помогаю  таким как вы Томасам Моорам слепить из ветхой выцветшей ма-терии некое подобие свадебного наряда. Я, если хотите, Ваша муза, мечтатель!
- Тогда расскажите мне об этом мире. Что он есть и зачем ему нужно быть здесь, вот в этой самой точ-ке неведомого?
-  Моя профессия располагает к встречам. Каждый день я вижу сотни, тысячи людей. Все они бегут… Бегут их мысли – ветхие страницы призрачных мечтаний. И сума-сшедший бег этих судорожных грез толкает  давно уже выцветший мир к смерти. Он потерял свои прозрачные, сказочные краски жизни, окрасившись в миллионы гряз-но-красных мазков. Но все эти тысячи,    сотни тысяч людских единиц наивно полагают, что жизнь еще цветет и благоухает, наполняя ароматами рая прорехи своих одежд. И никакой философ не в силах поставить пре-граду этому губительному движению
мысли. Даже вы. Что есть этот мир – спрашиваете вы меня, в надежде получить вразумительный ответ, удов-летворивший бы вашу потребность в познании земной материи. Я не могу ответить на этот вопрос, потому как сама возможность существования дана человеку для его решения. Но первоначально мир был соткан из чис-тейших нитей мысли, не имеющих ничего общего с чело-веческой мыслью сегодняшнего дня. Это были хрусталь-ные волокна, напитанные светом солнца, берущие свое начало в вечности. Слышите? В вечности!
- Скажите, уважаемый незнакомец, верите ли вы в Бо-га, или же полагаете что весь наш путь есть нау-гад прочерченная линия, не имеющая заданных коор-динат?
- Как и вас, мой друг, меня часто тревожит мысль о грядущем потопе. Как и вы, я пытаюсь слышать глас Вопиющего в пустыне в сумраке уходящего дня и жду, когда же откроется седьмая печать… несущая в мир начало конца.  Но в сухом, сдавленном воздухе я слышу лишь липкие, растянувшиеся с утра до но-чи, людские стенания и жалобы на свою судьбу. А в это время, где-то далеко, ангелы дуют в медные трубы, разнося благую весть на крыльях сонного ветра… Иногда, когда луна смеется над солнцем, а горы ставят преграды людской разноголосице, мне удается слышать эти печальные звуки приближающе-гося дня Х…
  В слабоосвещенной комнате, окрашенной призрачной дымкой уходящего дня, сделалось как-то по особенному душно. Хотелось пить огромными глотками острую, стальную воду и, смяв в руках голову, рыдать над бе-зумием мира. Рука философа искала воображаемое плечо Незнакомца, чтобы увлечь его за собой, в тень изо-гнувшегося светофорного столба, и там уж расспросить его обо всем. Но жесткие умные пальцы натыкались лишь на осколки мыслей, повисшие в полутьме.
  Улица ликовала, проводив печальным светом послед-него запоздавшего    прохожего. Талые сосульки вновь приобретали чопорные конусообразные очертания скуки и что-то хитро шептали на ухо уходящей зиме. Философ окинул взглядом ее нехитрое белое платье, сотканное из тысячей ледяных фиалок, и, усмехнувшись, запустил руку в сугроб талого снега. Приятно было ощущать в горячих руках легкий холод погибающей материи, ви-деть ее последние движения – ровные и плавные, как печальный ход облачного неба. «Странные встречи, - думал философ, наблюдая за теплыми каплями воды, стекающими с горящих ладоней. Последние встречи… на-поминающие о фатальности нашего движения вперед…
         
    На серо-белом фоне ночи
    Звезда сидела, между прочим,
    Свернув в натруженных руках
    Земли колючий, бренный прах.
    Смеялось небо, поднимаясь
    С колен у огненных ворот
    Слепого солнца…
    Не стесняясь, водило с солнцем хоровод…
    Не удержавшись от искуса,
    Звезда метнулась в небесах,
    Рассыпавши шальные бусы – колючий прах…».