Сумма Оснований. Искусство

1

…Поддавшись ностальгическому чувству,
Решил я посвятить главу Искусству.

Но стоит ли? Ведь, что скрывать, порой,
На фоне остальных вопросов важных
Искусство почитают ерундой
И с умным видом отрицают даже.

Что из того, что лично я с рождения
К искусству преисполнен уважения
(Иначе стал бы на свой риск и страх
Пытаться написать трактат в стихах?)
Но даже я порою не пойму,
Как может (раз искусство объективно)
То, что восторг приносит одному,
Другому быть и скушно и противно?

Философы в наивной простоте
Не признают диктата вкуса личного.
Легко им было видеть в красоте
«Врожденную идею гармоничного»
Но век двадцатый преступил черту –
Разрушено все здание эстетики:
Художники отвергли красоту,
Поэты – позабыли о поэтике.
Будто глумясь, обрушились на нас
Сюрреализм, кубизм и перфоманс.

Люблю я сам Пикассо и Дали,
Но разве нет серьезного резона
Считать, что там, куда нас завели,
Искусство напрочь лишено закона.
А это ли не веская причина
Решить, что все искусство – вкусовщина,
Что правят бал здесь мода и манерность…
…Иль все-таки жива закономерность,
И можно разобраться, что к чему? -
Великий вызов нашему уму!

Хотите – называйте ерундой,
Причудой, блажью, глупостью, капризом,
Но раз уж вызов брошен нам судьбой,
То я принять намерен этот вызов.


2

Итак, в Искусстве тайна есть бесспорно.
Но есть и ремесло. Сие занятие
Всегда от прочих отделяет форма
Воздействия на наше восприятие.

Вы помните, в разделе о познании
Остановились мы на понимании
Того, что восприятие активно:
Мы создаем модели непрерывно –
Они нам позволяют избавляться
От вредного избытка информации.
Познанье есть (прости слова такие) -
Рост информационной энтропии.

И, чтобы не тянуть кота за хвост,
Я сразу объявлю - мой тезис прост:
Хотя различьям формы несть числа,
Поэт, художник, скульптор, архитектор
Используют как базу ремесла
Все те же энтропийные эффекты.

Все наше восприятие – едино:
Искусство, знанье, юмор заодно.
Объединяет общая причина
Все что умно, красиво и смешно.

(Аплодисменты)
______________Но легко сказать
Теперь придется это доказать,
Проверить алгеброй гармонию искусства,
Вскрыть технику воздействия на чувства
Картин Дали и греческого хора,
И этим мы займемся очень скоро.

Но прежде, чем продолжим мы беседу,
Необходимо сделать отступление.
Я предлагаю обратиться к Фрейду.
Заранее предвижу возражение:

- Зачем сюда тащить весь этот бред?
Либидо, перенос и вытеснение…
Да этому уже сто лет в обед!
Искусство – это вам не сновидение.
Не модно уж давно провозглашать
Искусство только формой сублимации.
Вот говорили вы об информации -
Давайте эту тему продолжать.

- Забыли вы еще про зависть к члену,
Эдипов комплекс… Что ж, такой набор
Вам поддержать поможет разговор,
Когда заходит он на эту тему
В кампании.
___________Но, верите, обидно
Одни клише встречать за разом раз:
Как Фрейд, так сублимация, либидо…
Но, господа, ведь это ж только часть!

А основное Фрейда достижение,
Мне кажется, в открытии того,
Что нам рассудок лжет про побуждения,
Поскольку их причины вне его.

Сумел он также тонко разобраться
(Не зная ничего об информации)
В запутанной механике комизма
И указал два точных механизма
Того, как получается смешное.
Я предлагаю вам сейчас со мною,
Вослед за Фрейдом юмором заняться –
Нам эти результаты пригодятся!

3

Смешных примеров сотни разобрав,
Фрейд указал (и в этом был он прав),
Что хоть разнообразие огромно,
В основе их лежат лишь два приема.

Во-первых, удовольствие нам дарит
Любая неожиданная связь:
Пожарные несутся при пожаре,
А слышно, будто курица снеслась.
И чем различней будут представления,
Тем нам смешнее их соединение.

А во-вторых, приятно узнавать
Нам в чем-то новом старое опять,
И нет воображению покоя –
За каждым словом слышится другое,
И Штирлиц (его любит наш фольклор)
В упор стреляет – падает упор!

Но от чего, пока что непонятно,
Такое узнавание приятно?

Ведь знаем мы: природа наслаждение
Нам дарит только как вознаграждение,
Когда нас что-то сделать побуждает:
Сначала манит, после – награждает.

Не зря приманку лучшую природа
Дала инстинкту продолженья рода,
А вот ответьте – за какой успех
Наградою является нам смех?

И Фрейд искал такое объяснение,
И с точки зренья физиологической
Он объяснял подобные явления
Как «экономию энергии психической».

Вот здесь придется мне поспорить с ним -
И подтолкнуть вас к выводам иным,
Ведь «связывание» и «узнавание»
Есть механизмы нашего познания.

Вы помните - должны мы все стараться
Избавиться от лишней информации,
Особенно, когда она нова,
Должны спастись, во что бы то ни встало,
От информационного завала,
А способа известно только два:
Мы можем в старом новое узнать
Или со старым новое связать.

Информативно то, чего не ждали
(Вы помните, мы это обсуждали)
Но, если опознали мы объект,
То, что могло быть новым, интересным
Вдруг оказалось хорошо известным
И это – положительный эффект.
Большая польза в этом важном свойстве –
И опознанье дарит удовольствие.

Тем более приятно нам узнать,
Что ранее несвязанные факты,
Понятия иль образы, хоть как-то
Между собою можем мы связать.
Так, связывая, строим мы модели,
Что прямо служит энтропийной цели.

Пример – периодический закон -
Припоминайте, как учили химию -
Все элементы свел в систему он
(Как раньше точки выстроились в линию).
Представь себе, любезный мой читатель,
Как радовался первооткрыватель,
Ведь энтропия резко возросла,
А если энтропия возрастет,
Нам даже смех наградою бывает -
Такими нас природа создала.

Случалось вам с натугой разбираться
С каким-нибудь запутанным вопросом
А после – с облегченьем рассмеяться,
Внезапно осознав, как это просто?
Скажу вам, братцы, это как наркотик –
Природа знает, чем нас подцепить,
И вот уже готов ты проводить
Бесплатно дни и ночи на работе…
Но я отвлекся. Юмор наш предмет
И здесь еще не ясен нам ответ.
Чему смеемся? Вряд ли в каждой шутке
Огромный познавательный эффект.

Ведь не могла природа приравнять
То, что и вправду нелегко понять,
Предмет раздумий, озарений плод -
И вдруг какой-то пошлый анекдот.
Чему смеемся, люди? Плакать надо!
Ведь явно не заслужена награда.
Не всем сестрам раздали по серьгам!

…И здесь опять же Фрейд поможет нам,
Поскольку учит видеть, как всегда,
За внешней формой скрытые течения -
Не в технике остроты острота:
Она лишь повод для освобождения
Какого-то подспудного желания,
Томимого цензурою сознания.

Чтоб хоть на миг его освободить,
Цензуру нужно чем-то подкупить.
Вот потому-то техника острот
Содержит энтропийные явления –
Положенное им вознаграждение
Цензура вместо выкупа берет.
Раз цензоры подкуплены заранее,
Проходит контрабандой содержание,
Которое иначе б ни за что
Не пропустило наше воспитание.

Фривольности, намеки, святотатство –
Вот в чем остроты главное богатство:
Секрет – в преодолении запрета,
И смех – награда именно за это.

Приемы энтропийные – лишь средство,
Что на мгновенье возвращают детство,
Когда любое новое событие
Воспринималось нами как открытие.

(Задумайся, ученая семья,
В науке нам приносит озарение
Не только лишь конкретное решение,
Но возвышенье собственного «Я».
Как ни разнообразны устремления,
Их много – и хороших, и плохих -
Но всем нам нужно самоуважение,
А также уважение других.)

Что ж, рассмотреть нам только остается
Роль слушателя в шутке и в науке,
А также – почему один смеется
Там, где другой готов зевать от скуки.

4

Вопрос и непростой и очень важный –
Давайте разберемся до конца.
Фрейд отмечал, что для остроты каждой
Нужны по крайней мере три лица
(А мы рассмотрим их с той точки зрения,
Что шутка – передача сообщения).

Вот первое лицо здесь – сам остряк,
Без жалости, не ведая сомнения,
В насмешку обратив любой пустяк,
Он шутит. Он – источник сообщения.

Ни в чем лицо второе не виним.
Ему в награду – лишь одно страдание.
Поскольку шутят в общем-то над ним,
То он лишь сообщенья содержание.

А третьим будет слушатель, конечно,
Приемник сообщения сего,
Он должен смехом оценить его,
Иначе шутку не назвать успешной.

Заметьте, мы пытались разобраться,
Как шутка заставляет нас смеяться.
Теперь стоит задача объяснить,
Зачем самих нас тянет пошутить.

Что мне с того, что вам смешно до колик?
Здесь есть загадка, что и говорить:
Пить может в одиночку алкоголик,
Но разве стал бы кто один – острить?

Еще заметим, что никто из нас,
Коль он в уме и в памяти здоровой,
Не стал бы шутку слушать в сотый раз,
Но рассказать ее – сто раз готовы.

Шутник порой – сам громче всех хохочет,
Выходит, можно сделать заключение,
Что в шутке сообщения источник
Имеет свой источник наслаждения.
(Но получить его нам удается
Лишь только, если публика смеется).

«И отчего бы ей не рассмеяться?» -
Бываем часто мы в недоумении.
А дело в том, какую информацию
Приемник извлечет из сообщения.

Вот первая простая ситуация:
Известный «бородатый» анекдот,
Он новых данных вовсе не несет,
А значит – не содержит информации.
Нет информации – угрозы тоже нет
Для энтропии. И прощай эффект.
(Хотя, услышав шутку в первый раз,
Смеялись мы, возможно, целый час)

Но ведь бывает так, что не смешон
Конкретный анекдот лишь для кого-то.
Хотя бы всех других исправно он
Смешил до слез и вызывал икоту.

Вот анекдот, который, например,
Известен был на весь СССР.

Василь Иваныч смотрит из окна,
А за окном, пред ним чудесный вид.
Василь Иваныч Петьке говорит:
«Эх, Петька, когда кончится война,
То в память всем погибшим в ней героям
Мы здесь консерваторию построим!»
«Да, - отвечает тут же Петька верный, -
И пулемет на крышу…» – «Для чего?!» -
«А как, Василь Иваныч, без него?
Боюсь, растащат сволочи консервы!»

Еще когда мой сын был слишком мал,
Ему я это как-то рассказал,
Но он не понял и не рассмеялся.
А почему? (Кто первый догадался?)
Не знают дети многих сложных слов,
И слово он не знал «консерватория»,
И потому, как учит нас теория,
Для шутки был приемник не готов.

Чтоб наступил желаемый эффект,
Необходим не только интеллект,
Еще должны быть данные у нас,
В которых шутка установит связь.
Информативность (из определения)
Есть мера неожиданности. Вспомним-ка,
Она зависит как от сообщения,
Так и от состояния приемника.

Всегда нужна своя аудитория
Не только шутке. Учит нас История,
Что судьбы самых пламенных идей
Зависят от готовности людей.

Но, чур меня! В такие дебри, братцы,
Мне вовсе не хотелось забираться.
К Искусству возвращаться нам пора,
Вооружась идеей информации.
Чтобы теперь в искусстве вскрыть приемы,
Которые по шуткам нам знакомы.

Начнем же мы с Поэзии сейчас,
Со строк, известных каждому из нас.

5

«Люблю грозу в начале мая,
Когда весенний первый гром,
Как бы резвяся и играя,»
«Все ходит по цепи кругом»,
«Швед, русский - колет, рубит, режет»,
«Когда не в шутку занемог…» -
Мы видим здесь одни и те же
Ритмические формы строк.

И белый стих является стихом,
Когда рожден из магии размера.
(Как следует из нашего примера,
Здесь содержанье вовсе не при чем)

В чем магия размера? В опознании!
Что нас в стихах ритмических влечет?
Возможность угадать хоть часть заранее
Того, что мы не слышали еще.

Приятно в строчке новой опознать
Ритмический рисунок строчки старой.
Пусть не велик эффект с одною парой,
Но в следующей будет он опять.
И каждый раз по ходу декламации
Мы получаем меньше информации,
Чем в прозе мы могли бы ожидать –
Здесь важно повторенье ситуации.

Рекомендую, кто в размер не верит,
Перечитайте «Моцарт и Сальери»,
Как строки эти чудны и легки…

…А рифма все же действует сильнее!
Ведь предсказать гораздо легче с нею
Вид окончанья будущей строки.
Порою можно точно догадаться –
Как много радости – как мало информации!

Сегодня даже странно, что в начале
Не все поэты рифму признавали.
В ней видели угрозу мастерству,
Уступку низкой черни, естеству,
И ей ограниченья назначали.
Чтобы стихи солиднее звучали,
Чтоб труден стал желаемый эффект,
Чтоб снова заработал интеллект,
Стремились ограничить выбор слов,
И знаем мы теперь уже со школы,
Что рифмовать не стоит «кровь-любовь»,
А также рифмовать нельзя глаголы.

(А между тем, народные поэты
Успешно и давно кладут на это!
Им наши извращенья не нужны
И непонятны. Например – сонеты.
В частушках нет их вычурной красы,
Припев всегда понятней вдохновенья,
Повтор – источник удовлетворенья.
Заветы эти святы для «попсы».)

6

Теперь позвольте обратить внимание
На то, как фокус превратился в норму,
Как форма подчинила содержание,
И этим снова породила форму.

Я говорю об образе сейчас,
И ведь не зря диктуют нам обычаи,
Что образность – поэзии отличие.
Метафоры читатель ждет от нас.
Нашпиговать должны сравненьем фразу,
Как утку фаршируют по заказу.
Поэт не повар – верно есть причина.
Я умаю, что рифма здесь повинна!

Кто пробовал из вас стихи писать,
Испытывал, конечно же, мучение,
Пытаясь к слову слово подобрать,
Чтоб рифма подходила по значению.
Задача эта делает порою
Стихосложенье – дьявольским трудом,
С ней поступил бы с радостью, не скрою,
Как Александр с гордиевым узлом.

Вот взять – и разрубить. И ты свободен.
Какой соблазн. Как гениально просто:
Любую рифму, что сюда подходит,
Используем в значенье переносном.
И вот уже рифмуем «конь-огонь»,
И ум меж ними сходство видит все же,
Хотя на деле более похожи,
Ну, скажем, батарея и гармонь.

И это не каприз, не предрассудки –
Метафора во всем подобна шутке:
Довольно сходство в чем-то указать,
Чтоб два понятья меж собой связать.
И чем меж ними больше расстояние,
Тем ярче и приятней акт познания.

Так, рифмы разбивая круг порочный,
Стремясь всего лишь усладить наш слух,
Открыли наслаждения источник,
Глубинней и мощнее прочих двух.
Случалась ли удачней невезуха?
Природа превзошла себя сама:
Поэт готовил пиршество для слуха,
А получилась пища для ума.

Нам дороги случайные дары.
Размер и рифма позабыты ныне,
И образность одна до сей поры –
Основа поэтической гордыни.

Оставив в стороне нравоучение,
Консилиум выносит заключение:

Поэзия для слуха предназначена,
Размер и рифма – звуков предсказание –
Решают энтропийную задачу,
Задействуя эффекты опознания.
Гиперболы, метафоры, сравнения –
Воспринимаем мы, как акт познания.
Они нам дарят удовлетворение,
Внося порядок новый в мироздание.

Теперь мы с техникой поэзии знакомы.
Она, как юмор, подкупает наши чувства.
Но вот являются ли данные законы
Едиными для всех родов искусства?

Принять не можем это мы на веру.
Рассмотрим, скажем, живопись к примеру.

7

Когда с единой нашей точки зрения
Искусство – передача сообщения,
Картина это – сообщений тоже.
Так отчего ж приемы не похожи?

Уже вы, верно, догадались сами:
Анализ ритма с рифмой здесь – орнамент,
Но мы его не видим пред собою,
Поскольку все ж картина – не обои.

Конечно же легко нам различить
Каналы передачи сообщения:
Слух для стихов, для живописи – зрение,
Но сможем ли мы четко объяснить
Родов искусства разные задачи
Спецификой канала передачи?

Надеюсь, да. Поговорим сначала
О пропускной способности канала.

Проделайте простой эксперимент.
Глаза откройте на один момент,
И попытайтесь, вновь закрыв глаза,
Увиденное вслух пересказать.
Рассказ займет минут не меньше двух,
Подробный – может даже полчаса,
Ведь медленней гораздо речь и слух
При передаче данных, чем глаза.

Вот таково (если не лезть в подробности)
Понятие о пропускной способности.
Согласны здесь и опыт и наука:
Она у зренья больше, чем у слуха.

- Зачем еще одно определение?
- Я попрошу вас обратить внимание,
Что часто происходит опознание
По ходу передачи сообщения.
Напротив, чтоб свершился акт познания,
К нам полностью должно дойти послание.
(Пока нет лишних данных – нету цели
И средств для перестройки всей модели)

Чтоб не рассеялось у публики внимание,
Должна быть быстрой передача содержания.
Раз ультразвук не испустить из глотки –
То сообщенье быть должно коротким!
Но рифма и размер – другое дело.
Здесь можем насладиться мы всецело,
Иметь в рассрочку удовлетворение
По ходу передачи сообщения.
(Коль сможем предсказать уже заранее
Частично сообщенья содержание)

Вот живопись устроена иначе,
Ведь там в познанье - главный интерес:
Гораздо выше скорость передачи,
И нет нужды затягивать процесс.
Важна в любой картине композиция,
Ее легко воспринимаем все мы.
А, чтоб представить общий план поэмы,
Еще придется долго повозиться.

С поэтом можем мы «поговорить»,
Когда нам по душе звучанье лиры,
Художник же способен заложить
В свои картины «видение мира».
Художник сам эффектом поражен:
У нас, как результат мероприятия,
Меняется сам способ восприятия –
Теперь мы видим мир, как видит он!

Вот ключ вам к современному искусству.
Не в формах суть – оно сменило цель:
Не потакать возвышенному чувству,
А повлиять на самую модель
Того, как человек воспринимает –
Модель меняется иль вовсе погибает!

Но как-то все же без модели неудобно…
На этом остановимся подробно.

8

Двадцатый век. Он весь прошел под знаком
Особой одержимости. Маньяком
Он кажется зловещим и упорным
В стремленье к разрушенью всякой формы.

Писать натуру стало неприлично -
Художник должен «видеть» необычно,
Абстракция заполонила глаз.
Искусство современное абсурдно,
Но если это стеб, карикатура,
То как оно воздействует на нас?

Иль власть его над нами иллюзорна?
Быть может, старый вкус непогрешим,
И просто мы позволили позорно
Себе навешать на уши лапши?
Поверили в гнилые манифесты
(Чьи авторы всем хорошо известны),
И если их претензии нелепы,
Кто нас, слепых, ведет – те сами слепы!

- Но я хотел бы выступить в защиту.
Ее начну я с истины забытой
Тому назад лет сто уже почти.
О ней и вспоминать – то неприлично,
Но довода другого не найти:
Первична форма, а бесформенность вторична!

- Вот так защита! Лучше уж нападки.
- Здесь вовсе нету никакой загадки
А только лишь простое указание
На нам знакомый механизм познания:
Известен восприятия секрет –
Там видеть форму, где ее и нет.

И в современной нам психиатрии
Есть даже тесты хитрые такие -
Похожа клякса то ли на цветы,
То ли на женщину, то ли на домик в поле:
Скажи врачу, что в кляксе видишь ты,
А он тебе ответит, чем ты болен –
Шизофрения или паранойя…
Нам интересен здесь такой момент,
Что видит каждый новый пациент
Все в той же кляксе что-нибудь другое.

Здесь каждый видит что-нибудь свое –
В случайной форме нету содержания,
Но мы интерпретируем ее,
Тем самым совершая акт познания.
И это не составит нам труда –
Мы в жизни поступаем так всегда.
Для нас все тени, облака и волны
Имеют узнаваемые формы,
Хотя они лишь случая игра
А в них самих играет детвора.

Излюбленным занятьем было в детстве
Разглядывать с друзьями облака.
Вон то – верблюд, а это, по соседству –
Ну вот, с рогами! – голова быка.
Свободен выбор только лишь в начале:
Нам свойственно держаться за модель,
Раз в облаке портфель мы увидали,
То дальше будем видеть лишь портфель.
Хотя б, к примеру, контуры Европы
Географ в нем скорее угадал –
Мы связываем новый матерьял,
Используя при этом личный опыт.

Да что там игры – это ерунда!
Наш глаз интерпретирует всегда.
А истинная цель интерпретации –
Иметь как можно меньше информации.
(Вот кляксу посадил. Как это кстати –
Пора и нам провериться, читатель –
Возможно, мы давно сошли с ума
От напряженных умственных занятий!)

9

Когда мы смотрим на картину Гойи,
Увидеть трудно что-либо другое,
Кроме того, что изображено.
Другое дело – мастера абстракции –
Они открыты для интерпретации.
Порою с кляксой схоже полотно,
Но не случайны контуры и краски –
Художник предлагает нам подсказки,
Предоставляет щедро кирпичи,
Чтобы постройку формы облегчить.
Вдруг – резко возрастает энтропия –
Модель готова. Кайф и эйфория.
Но быть не должен путь к успеху гладким –
Не интересны легкие загадки.
Здесь к пониманью нужно прорываться –
Для этого и служит провокация.

Был мастером такой игры Пикассо –
Фрагменты брал, привычные для глаза,
Но ставил в композиции такой,
Чтоб не согласовались меж собой.
Часть тела – в профиль, прочее – анфас:
Он провоцирует, запутывает глаз.
Деревья или женщины «дриады»?
Неясно сразу – разбираться надо.

Мы – словно бы присяжные в суде,
Где все противоречат показания,
Никто не скажет слова в простоте,
И все хотят уйти от наказания.
Изобличить стремится прокурор,
А адвокат – в нас заронить сомнение,
Но только справедливый приговор
Доставить может удовлетворение.

Забудет ли хоть кто-то из присяжных
Преступников, свидетелей, волнение?
Останется огромным впечатление,
Пусть даже речь и шла… о мелкой краже.

Так в нас художник будит интерес –
Картина создается, словно пьеса,
Чтоб сделать восприятия процесс
Подобием судебного процесса.

Когда решенье не находим сразу,
Уже не так мы доверяем глазу –
Осмотр картины нужно повторить.
Художник задержал наше внимание,
Преодолел пассивность созерцания
И вынудил сознательно творить:

Теперь должны мы сами постараться
Собрать головоломку из частей
Той противоречивой информации,
Которую имеем на холсте.
Но вот когда, в награду за мучения,
Мы обретаем все-таки ответ,
Глубоким остается впечатление,
Хотя и был совсем простым сюжет.

(Но если неудача нас постигла,
И образ мы построить не смогли,
То станет, сколь ее ты не хвали,
Нам живопись подобная противна.
«Раз я в картине смысл не нахожу –
Его там нет! Понятно и ежу!»)

10

- Логично объяснение? – Согласны,
Но разве вам не кажется опасным
Так широко искусство трактовать?
Раз мастерства критерии нежестки,
Любой профан полезет на подмостки,
Чтоб гения святую роль играть!
Теперь вся глупость мира напоказ:
Скульптурой называют унитаз,
Любой предмет – лишь было б утверждение,
Что это чье-то там произведение.

Искусство умерло! Куда ж деваться нам?
В истории бывал ли больший срам?
Но оказалось – не предел и это,
Ведь можно обойтись и без предмета!

Картины, книги – слишком уж привычно –
Оригинальным так непросто быть.
Теперь искусством можно объявить
Все то, что совершаем мы публично!
Хоть секс – и если кто увидел вас,
Считай, что ты устроил перфоманс.

Искусство нынче – поле для обмана,
Злак забивает сорная трава.
Как отличить фигляра, графомана
От гения? Где планка мастерства?
Прошу мне предоставить понятых,
Чтоб подтвердить факт вдохновенья что ли,
Иначе я не стану в этом поле
Закапывать свои пять золотых!

Да грош цена всем рассужденьям их!
Все хэппенинги в мире я меняю
Лишь на одну рембрандтову «Данаю»,
На пушкинский один чеканный стих!

- Вы правы в возмущении своем.
Зачем вот только все свалили в кучу?
Но, если разговор вам не наскучил,
Сейчас мы эту кучу разберем.

11

Во-первых, вряд ли служит мастерство
Хоть в чем-то основаньем вдохновенья –
Конечно, повторенье мать ученья,
Но можно обойтись и без него.
Не им ли обладал Сальери ловкий,
Не то ли ставил Моцарту в вину,
Что тот нашел волшебную струну
Легко, минуя годы подготовки.
Как мастерство в искусстве ни важно,
Не может быть критерием оно.

Но вдохновенье – тоже не критерий!
Оно всегда основано на вере –
На личном ощущении творца –
Но как ему поверить до конца?
Как мы могли бы проследить за ним?
Какие бы задействовали силы,
Чтоб убедиться, был ли серафим,
И был ли в самом деле шестикрылым?!

Следить за перепутьем всех дорог,
Всечасно бдить, препятствуя обману,
Способен в этом мире только Бог.
Но нам его нанять не по карману.
А если б и доступно было нам
Иметь детектор точный вдохновенья,
То мы б тогда узнали с удивленьем,
Что вдохновенье знает графоман.
Не меньше озарений испытал,
И от того уверен он в таланте -
Нет, вдохновенье не дает гарантий
Для возведения на пьедестал!

Уж больно вдохновенье субъективно…
Не выбрать ли критерием успех?
Но разве можно угодить на всех?
И как судить искусство коллективно?
Конечно, голливудское кино
Побьет в прокате фильм Антониони.
Мораль: искусство содержать должно
Одни лишь перестрелки и погони.

Такое понимание вульгарно –
Искусство не должно быть популярно:
Не все решают доллары и рублики –
Важнее мненье просвещенной публики.
Но пусть она не судит сгоряча!
Искусствоведа учат, как врача,
Шесть лет, в солидном университете.
Напрасно что ли? – сами мне ответьте.
Какая бездна знаний тут нужна,
Какая подготовка для начала –
Претензия любителей смешна –
Должны решать здесь профессионалы!
Лишь вслед за ними смеем мы судить…

Но стойте! Если критики всевластны,
Кого угодно могут возводить
На разные олимпы и парнасы,
Или низвергнуть – хоть из озорства,
Из зависти, из дружеского чувства,
Произнося высокие слова
Об элитарной сложности искусства.
Пусть брешут.

_____________Только верить в это – дудки!
Искусство, знаем мы, подобно шутке,
А действует она пусть субъективно,
Но несомненно – если уж смешно,
Нас убедить не смогут все равно,
Что это скушно или же противно.
Вполне бесперспективное занятие…
А я определенье дам сейчас:

«Искусство – то, что действует на нас,
То, что волнует наше восприятие.»

Хоть модные безумные проекты,
Хоть строчка, что написана пером:
Задеты энтропийные эффекты? –
Вы чувствуете это всем нутром.
Себе доверься. Пусть сосед бранится,
Что это, мол, не сердцу ни уму.
Что делать – можем мы, как говорится,
Лишь только посочувствовать ему.

Вот и критерий – наше ощущение
Как зрителей. Он служит нам всегда.
Но от чего же кажется тогда,
Что наше не полно определение?

12

Пока все то включили мы в понятие,
Что действует на наше восприятие
И заставляет изменять модели,
Когда бы мы того и не хотели.
Искусство? Да, оно. Но отчего же
Бывает – не картина, не плакат –
Какой-нибудь пронзительный закат:
Посмотришь на него – мороз по коже.

Художник разве в небе рисовал? -
Летит к чертям все наше рассуждение:
Приемник получает сообщение,
Которого никто не посылал!

Как может быть такое – непонятно.
Здесь мистика таится, вероятно,
Или такой волнующий урок,
Что автор сообщенья – это Бог?

Не торопись, читатель, может быть
Эффект мы все же сможем объяснить
И проще. (Коль еще не потеряли
Мы предыдущих рассуждений нить)

Представьте миллиарды обезьян
(Читатель, не волнуйся, я не пьян),
Печатающих миллиарды лет
На миллиардах клавиш полный бред.
Примера смысл ни для кого не тайна:
Мол, если долго действовать случайно,
И белым шумом засорять эфир,
То можно получить «Войну и мир».

Но следует ли вывод из примера
О том, что эта стая обезьян
И впрямь хотела написать роман
Конкретно про Андрея и про Пьера?
Конечно, нет. – Лишь только наблюдатель,
Творенья обезьяньего читатель,
Заметил и осмыслил этот факт,
Когда, читая текст за словом слово,
Его связал с твореньем Льва Толстого
И этим совершил познанья акт.

Акт творческий способен совершить
И зритель. Восхитительное чувство.
Но с выводом не стоит нам спешить:
Где нету сообщенья – нет искусства.

Важна в искусстве зрителя реакция,
Но это не единственный секрет:

«Искусство – это творческая акция.
Искусства без намерения – нет.»

Художник, как источник сообщения,
Ответственен за все мероприятие,
Ведь он стремится вызвать изменение
У зрителя модели восприятия.
Познанья акт творцу всегда присущ –
Он должен мир познать и удивиться,
И захотеть с другими поделиться –
Намерение – вот к искусству ключ!

(Какой по счету, вспомнить я не смог…)
Пора, пожалуй подвести итог.

13

Три важных элемента мы увидели
В искусстве с точки зренья информации:
Два акта творческих – у автора и зрителя,
А между ними – творческая акция.

Здесь существуют правила единые.
В искусстве, в шутке ль – главное занятие –
Воздействовать на наше восприятие,
Используя эффекты энтропийные.

По поводу приемов и стилистики
Мы сделали такое наблюдение:
Диктуют форму здесь характеристики
Канала передачи сообщения.

И наконец, различие реакции
У равнодушных, критиков, поклонников
Мы объяснили тем, что информация
Зависит от готовности приемника.

14

Пытались мы исследовать всерьез
Искусства сокровенную природу,
Но остается все еще вопрос:
Так кем художник должен быть народу?

В чем функция искусства? Развлекать?
Воспитывать? Учить? Давать советы?
Тревожить души или утешать?
Художник каждый сам решает это.

Давайте сформулируем иначе:
Какой бы роль искусства быть могла?
Способно ли оно решать задачу
Воздействия на мысли и дела?

Нам опыт, несомненно, скажет «Да!»
Так действует искусство иногда.

Поэт – кумир, ему простить готовы,
Что «чувства добрые он лирой пробуждал».
Кто слушать стал философа Толстого?
«Войну и мир» - любой из нас читал.

Искусство часто служит как посредник
В воздействии на чувства и умы:
Где терпит неудачу проповедник,
Художника готовы слушать мы.

Но отчего такое предпочтенье
Искусству восприятие дает?
- На нас влияет форма сообщения.
Давайте вспомним технику острот.
Здесь главное – не просто пошутить –
Несет острота тайное послание,
Но, чтоб дошло до цели содержание,
Цензуру шуткой надо подкупить.

Ведь как устроен пошлый анекдот?
В нем энтропия служит как бы платой.
Ее цензура с радостью берет,
И пропускает сальность контрабандой.

Не только сальность – и нравоучение
Выслушивать порою нелегко,
Но вряд ли кто испытывал мучение
При чтении «Максим» Ларошфуко.

Так стало быть доступно и поэту
В сознанье контрабанду проносить,
Ведь он охрану может подкупить
Все той же энтропийною монетой.

Искусство для искусства? Может быть…
Есть просто удовольствие творить,
Просто смотреть, и радость просто слушать.
Зачем еще влезать кому-то в душу?

Но раз в Искусстве средство нам дано
Преодолеть барьеры, достучаться,
И если знать, что действует оно,
Как трудно от соблазна отказаться.

Сказать – и быть услышанным хоть раз
Не хочется ли каждому из нас?

* * *

Вот я и выдал собственный мотив
Зачем теперь прикинулся поэтом.
Ну что ж, пора, Искусство обсудив,
Вернуться вновь к заявленным предметам…

(Москва, сентябрь 1999)