День 3

Жирный солнечный заяц нежился на белоснежной, отдающей в голубизну, глянцевой странице, испещренной (как птичьи следы на снегу) черными четкими значками, которые под машинальным взглядом меня превращались то в голое дерево, то в увидимся завтра, только обязательно обещайте, то в какую-то Катерину. Вникнуть не позволяла утренняя мелонхолия, вчерашние отходящие от ночоного наркоза болезненные мысли, смутные щекочущие воспоминания утренних сноведений.

Прозрачный, отдающий в ледяную голубизну, день, с четкими линиями теней и ярким холодным солцем. День темнокрасного кирпича, мерзлых горбушек белого хлеба на помойках, черного голого пупырчатого асфальта, покрытых пушистым инием, тех, что остались, после розовощекого субботника, опавших листьев. День – Москва-река, день – Серебрянный Бор. День воробьев и розового пара из заводских и прочих труб. В такой день особенно не хочется идти в детский сад или на работу. Прикинуться больным, или взять отгул за свой счет и кататься на мерзлых пуcтых троллейбусах. Или отправится на Речной Вокзал или на Старый Арбат. Смотреть на прохожих, выискивать милые лица, кормить голубей. Потом пить горячий шоколад в какой-нибудь «Белочке». Потом, уже вечером, как только зажгутся фонари, из телефона-автомата позвонить и отправится в гости, по дороге купив цветы (мясистые короткостебельные тюльпаны в хрустящей пластиковой обертке – их вынут из специального аквариума, в котором для подогрева мерцают свечи, и немудрено что цветочницы в своей дворнической одеже стоят у церковной ограды) и, заскочив в булочную, если повезет, взять торт «Сказка» с рубиновыми цукатами и жирным маргариновым кремом. Мчаться в гости в гулком метро. И закончить этот день на дружеской маленькой кухне, под абажуром, под свист закипающего чайника.