Полвека

        Я мог бы быть Деревом.
 Родиться в забытой провинции.
 Обычным  зелёным деревом,
 поросшим мхом, засиженным птицами.
 До открытия электричества
 и курьерской доставки писем
 я мог бы вырасти полным достоинств и листьев.
        До появления топора, пилорамы, спичек
 жить, считая время по годовым кольцам,
 диким язычником -
 разухабисто и безысходно,
 как чёрно-белые титры к фильму Кустурицы.
       Шуметь на холме, разделять дороги:
 налево – яблоко с порчей,
 направо – языкастая рыба,
 прямо – прикладывать подорожник.
       Посреди книжной полки  -
ожидать декабря
отстраненно морской ракушкой
между незаконченным иабунинокаянныедни в затёртой обложке,
и случайным отпуском в сочи,
где с подножки скорого поезда сорвался невызревший август –
не прибрано с прошлого года.

       Со мной даже мог случиться, как в кадрах документальной хроники,
 скоропостижный роман –
 на грани истерики -
 с бульварным кольцом в белых каштанах под голос Эдит Пиаф.
      Жить в пространстве между снами и сном,
 опылять безымянные вещи простыми словами.
      Доживать
 или распущенно на отдельные доски,
 или дробно рублено на дрова,
 или подробно
 тонкой лучиной в печи сочинять освещение комнат.
      Здесь должен был бы вступить на форте шквал
 скрипок и труб оркестра Горана Бреговича,
 но не вступает…
      К зиме раньше срока слетелись синицы,
 от них так же никчёмно и холодно:
 без крошек в кормушке, без солнца на подоконнике.
       Я мог бы быть деревом,
 нездешне-роскошным деревом.
 В корнях что-то там перепутали с парами хромосом.
      До моего, вспять растущего, дерева
 полвека смолёных шпал.