Сухая трава

ОКНО
Просто дождь, обычный дождь –
По стеклу вода.
Серебристых ниток дрожь,
В каплях провода.

Мокнут дальние моря
Тех и тех широт –
Ленты, пальмы, якоря...
Кошкин огород.

Вымок визг петель, и скрип
Скрипок, скрепок... Тьма.
Тихо,
медленно,
  давно
Я схожу с ума...

Продырявилось пальто.
Туфли просят каши.
Серый дождь. Оконный крест.

...Где же крылья наши?

*  *  *
В летящем небе – паутина.
Как коршун, цепок дальний взгляд.
Кривой церквушки мандолина
Наигрывает все подряд.

Дорога гнется и не хочет
Под ноги даль, как дань, швырнуть.
До помраченья, до нет мочи
Столбы вышагивают путь.

Столбы вдоль странствий и пространства
Струятся, вертикали для.
Гудящих ног непостоянство
В сиротстве стынущего дня.

Идет земля, как пир, навстречу,
Хлеба холмов и воздух вин
С дорогой – человечьей речью, –
Я раб ее – и господин.

*  *  *
Без суеты ложился снег,
С шершавым шорохом. И снова –
Деревья, крыши и поля,
Забыв, что держит их земля,
Неслышно сдвинувшись, кружили...
За горизонтом поезда
Играли с далью дальним криком.
И Жучка с человечьим ликом
Вплеталась в тайну бытия.

И водокачка и столбы
Своей неспешной жизнью жили.
Губами теплый снег хмельной
Ловили школьники...
Ложилась
Прозрачной тканью голубой
Тень ангела, что надо мной
Кружил, прислушиваясь к эху,
Вздыхал...
И радовался снегу...

*  *  *
Вон там, за сараями,
где только усохшие стебли картошки
остались от светлого лета,
дымком горьковатым
качнулося детство мое.
И тут же татарин,
тогда еще бойкий,
теперь уж в могиле истлевший, наверно,
уводит на бойню коня.
Такого красивого,
с мягкою теплою мордой
и запахом хлеба...
– Не надо!
Но только смеется татарин,
и конь с ним куда-то,
в ревущий вполнеба закат,
ускакал от меня.
Зачем мне...
Зачем мне оставила память
мятежную сущность явлений?
Сквозь дым огородный,
сквозь горькую краску
ревущей вполнеба зари...

*  *  *
Когда придет осенний красный вечер
И все смешает, как ему угодно,
То Пифагор, хандрою изувечен,
Швырнет на небо птичий треугольник.

И он уйдет, на юг клонясь устало,
И ты, заметив тот высокий путь,
Еще не сознавая, что же сталось, –
Лопатками попробуешь взмахнуть...

*  *  *
Закачался талый воздух синим,
Двор поплыл в апофеозе солнца.
Ходит курица серьезно у забора,
Что-то ищет деловито и упрямо.

Что ты ищешь, старая хохлатка?
День вчерашний, ржавый гвоздь, подкову?
Вот она лежит, запрятав счастье
В мертвую истлевшую дугу.

ВОЗВРАЩЕНИЕ С ПОХОРОН
Лежит отец на кладбище «Лесном».
В песок опущен гроб, могила из песка.
Кривые сосны плавят канифоль,
И желтый зной у зрителей в лице...

Но вот уже полночный самолет
Несет меня сквозь воздух черно-синий,
И где-то за стеклом душа отца
Зависла рядом... И со мной еще...

*  *  *
Бежит дорога то вперед, то в сторону.
Лесу поклон, поклон ворону.
На зубах песок, на губах кровь.
Дороги созданы для стихов.

Вон та кривая – для слов глухих.
Вон та сырая – для слез сухих.
А та битая – всем поровну:
Лесу – дождь,
Кость – ворону...

*  *  *
Церковным светом свод горит,
Прозрачный дым течет садами.
Со мною тополь говорит
Такими желтыми словами...

И смысл его знахарских слов
Понятен мне и не понятен...
Любовь и смерть пророчит он,
Крылатый тополь – мой приятель.

Вступая в белую молву,
Он на прощанье – все, что может –
В ладонь горячую мою
Свой отрешенный лист положит...

*  *  *
Который день копают тротуар,
А осень листьями заваливает ямы,
И насквозь продырявленный бульвар
Разучивает пушкинские ямбы.

«Унылая пора»... Мешок картошки
Купил сегодня, соли, и тумана
Набрал четыре порванных кармана.
Но день хорош. Воистину хорош.

И что с того, что разом, на ущербе,
По принципу иглы и колеса,
В душе умолк далекий птичий щебет:
«В багрец и золото одетые леса».

*  *  *
Быть никому не должным
ни добрых чувств, ни зла,
ни меди горсть...

Брести по одиночеству песка
и в мыслях не держать
знакомых лиц...

Брести б так бесконечно –
все б отдал...

...Лишь моря равнодушие простое
и безучастность синей высоты...

*  *  *
Роль прохожего играю
Мимо вызревшей луны.
Тень чужую догоняю
Тенью согнутой спины.

Звук шагов, шуршащих мимо
Зла земного и добра...
В черном небе, будто мина
В черном – белая дыра.

МОРЕ
За степью лиловой, полынной и плоской
Стеклянное море – черной полоской.

От облака низкого наискосок –
Бегущая тень на прибрежный песок...

На гладкий, скрипучий, как смерзшийся снег –
Как будто бы вдребезги – Ноев ковчег:

Обрывки канатов, консервные банки,
Железная бочка, бетонные балки,

Ладонь из пластмассы, разбитый арбуз,
Чернильно-кисельные трупы медуз,

Разодранный зонтик, раскисший штиблет
И велосипеда прогнивший скелет.

Динамик отхаркавший речи и рэп,
И череп коровий, и с молотом серп –

На стертой кокарде фуражки гнилой.
Бутылки, сгоревшие лампочки. Слой

Травы из подводных дремучих полей
И презервативы со всех кораблей.

Куски парусины, от соли белы,
И черные доски минувшей беды...

Ты все принимаешь и все отдаешь.
Недуги ты лечишь и судьбы калечишь.

И вся твоя бездна под шерстью овечьей
Созвучна бездонной душе человечьей.

*  *  *
Блестит дождь на пустых ветках.
Едят черви земной шар.
Капает ночь каплями из пипетки,
И взвизгивает чернота огнем фар.

Пейзаж нехитрый, асфальт простуженный...
Я на этой дороге – как гвоздь в доске.
Кроме дождя, кому нужно
Мое пальто, промокшее до костей...

*  *  *
Сто тонн стихов в одной скирде соломы
И сотни рифм в шуршанье кукурузы.
Поэту чуткому и стихотворцу злому –
На всех, на всех и простоты, и тайны.

Сверчок просверлит дырочку в пространстве,
Звезду увидит и на миг замолкнет,
И, околдован синим постоянством
Светила синего, заплачет просто так...

Ночные шорохи – оркестр ночных окраин.
Сентябрь как может, так и сентябрит.
Букварь потрепанный читает брату Каин,
А тот – в глазах сверчка – в траве лежит...

*  *  *
Токката Баха ночью
В приемнике простом,
В его старинных лампах,
В мерцающем зрачке.

А за окном – как сцена:
Средь сна и декораций
Луны косое пламя
На весь застывший мир.

Я выйду... Как лунатик
По сцене поброжу
И лунное дыханье,
Присев, посторожу...

И лунные узоры
Меня пересекут.
И лунные глаголы
Подступят к языку.

Само собой родится
Подлунное дитя, –
Страница за страницей
В луну переходя...

И лепет его чистый,
Как звук ночной струны,
И весь наряд лучистый
Из молока луны.

*  *  *
Мне столько выпало смертей,
Смертей и долгих воскрешений!
И столько сыграно ролей –
Лихих начал, без завершений...

Роль дальновидца и слепца,
Безумца, мастера, самца,
Отца, бродяги, подлеца
И роль счастливца  – в пол-лица.

Роль исполнителя ролей –
Пророка у глухих дверей...

О Боже! – я того не стою!
Всей древностью моих кровей –
Мне столько выпало ролей...

Сыграть перед самим собою.

*  *  *
Мне столько выпало бутылок
Перетаскать в утильсырье!
Смотрели женщины в затылок
На – коробом – пальто мое...


*  *  *
Солнца кругляк-копейка
Катится под закат.
– Ну что ты молчишь? Спой-ка
Что-нибудь наугад.

Приятель коробку спичек
Меж пальцев берет – вот так
(Здесь бы звук электричек...),
И выбивает такт.

А голос его невнятный,
Но крепкие всё слова –
О том, что у птицы дятла
Не болит голова.

И слух у него не очень –
Видать, наступил медведь.
Но может с утра до ночи, –
Любит приятель петь.

А я – ненасытно слушать
Чумную его печаль.
И где-то в груди глуше –
Своя... Как бревно с плеча.

ВЕЧЕР
Дождь забивает гвозди в крышу,
Охрипшим голосом кричит...
Архангел вымокшие крылья
Уныло сушит у свечи...

*  *  *
Как дерево на горизонте,
А рядом поезд скорый мчится,
И шар земной назад стремится,
Покамест даль не оторвет...

Так иногда вдруг ниоткуда
Застынет ангел у дверей;
Но даль разлуки – та быстрей,
И ухо эха ждет... Не слышит.

ЗАПУЩЕННЫЙ САД
Осень. Охра. Все уныло.
В каждом дереве – печаль.
Боже! Как же все постыло...
Если б заново начать...

Ах! Когда-то здесь гусары...
Дамы в лунных кружевах...
Ах! Когда-то жарко пары
На блистательных балах...

Старый дом почти разрушен,
В окнах пусто и темно.
Ветки сливы, ветки груши –
Все тоской заплетено...

Ах! Когда-то здесь влюбленный
Юнкер пылкий, молодой
Приударил – окрыленный –
За хозяина женой...

А потом вон там, за вишней,
Застрелился... Ах, зачем?..
Вон луна над крышей вышла,
Как кумач на палаче.

Налетают ветры-вихри,
Сад ломая и круша.
В доме шорохи притихли –
В чем там держится душа?..

Сад потрепанный и хмурый.
Снова ветра буйный шквал!

Гитарист Нипрокин Юрий
Эту пьесу вам сыграл...

*  *  *
Я умер на неведомой Планете.
А затем родился на Земле.
Но чувствую – на том далеком свете
Тоскуют обо мне...

Печаль нездешняя порой волной нахлынет...
Слова, обкатным серебром звеня,
Сквозь душу рваной раною – навылет:
«Не забывай, не забывай меня...»

Я каждой клеткой слышу, но не знаю,
Чей это плач – какого существа,
К кому лечу – и все не долетаю.
О ком шумит осенняя листва...

ЭТЮД
Один. Бессонница. Окно.
Луна – печали дочь.
И жизнь чужую – не мою
Перебирает ночь.

Перебирает не спеша
Чужую чью-то жизнь.
Луна – небесная душа –
В кривом стекле дрожит.

Высокий свет, туманный свет –
Небесный мой палач.
Осколки бед, огрызки лет...
Не плачь, душа, не плачь...

Пылает лунное стекло,
А за стеклом – провал...

Этюд закончен. Я его
Углем нарисовал.

*  *  *
В воду налито сини,
Сини небесных сот,
Следа Отца и Сына,
Духа святого – вод.

И камыша молитва
С ветром наедине...
С далью дорожной слиться
Даст Господь мне...

Я муравей и птица,
Заяц степных дорог.
Даст Господь слиться
Со следом Его ног...

Души давно ушедшие
В сини растворены.
Каменным сном усопшие
Синью обожжены...

Ветра дыханье синее
В шорохах камыша.
Была у меня милая,
Которая в синь ушла...

Были друзья веселые –
Всех пришлось отпевать.
Стали степными совами
Сини – отец и мать...

Синий сон Господа,
Неба сон и воды.
На ту сторону острова
Меня переведи...

Вод этих синь ранняя
Синих пространств синей...
Я, Господи, раненный
Синей синью Твоей...

*  *  *
Как мало надо стынущему дню,
Чтоб отойти беззлобно, терпеливо...
Все, что изжито – предано огню.
Садится медленно и царственно светило.

Так, не хватая миг, как нищий – медь,
Хочу и я, не каясь, – умереть.

ТРЕЛЬ
Легковесное слово
*  *  *
Иду, глаза сотворив совой.
Ночь легковесная, как частушка.
Сикось-накось над головой
Брякает луны побрякушка.

Иду, вдыхая звезды с орех.
Они так и сыплются, будто бирки.
Подставил шапку – курам на смех,
И сразу в шапке одни дырки.

А в остальном вроде б дела неплохи.
Луна прямо в лоб целится.
Иду, сочиняя себе стихи,
И что насочиняю – в то верится.

*  *  *
Воробьи измокли – перья как трава.
Мокрые у стенки – правильно! – дрова.

Небо – одеяло ватное в воде.
Протекает крыша, неизвестно где.

Надо за картошкой топать на базар.
Холодно и голодно нынче стало. Зар-

плата, как у кошки. Нудные долги.
Дорогая мама, что ж ты? Помоги!

Спит, не слышит мама – сон как Эверест.
На могиле темный, мокрый крест.

Мокрая дорога, ветер зонтик рвет.
По спине сутулой – тонны вод.

Эх ты, жизнь-копейка, – не дам и рубля!
До чего ж мне жалко самого себя!..

*  *  *
Я пью один,
один,
один.

Но вот
(и откуда средь осени поздней?)
мошка веселая вдруг
над стаканом моим
вьется и вьется,
затем
к винному следу припала.

Я отогнал ее ласково –
«Что ты, дурашка!»
Но снова она присосалась,
пока не свалилась на дно,
в безбрежное море.

Я пью не один!
Бережно вытащил друга
нетвердой рукою
и опустил на газету.
Я пью не один!
С землянами! С Божией тварью!
Пью и пишу эти строчки.

Друг мой пока обсыхает...

*  *  *
Начнем, пожалуй, строить дом.
Сначала крышу возведем
Из дыр,
чтоб видеть небо...

Наладим стены из щелей,
Из сквозняков – окошки,
Чтоб день и ночь туда-сюда
Везде скакали кошки.

Из скрипов – двери и крыльцо,
А из былого – печку.
А перед домом на траве
Из облака – овечку.

Итак, я сделал, что хотел,
Довел до точки дело:
Отличный дом, прекрасный дом,
Дом для души, без тела.

И поселилась в нем душа,
А чья она – не знаю.
Сидит, поет да хлеб жует,
А ночью месяц стережет.

КОШКА
Шуба – мягкая, пятна – разные,
Когти – жесткие, щеки – круглые,
Уши – так себе, нос – картошечкой,
Глаза – узкие, вертикальные.

А поет-фурчит – сразу видно, что,
Что не знает нот а ни тютельки.
Согревает мне ревматизм в ноге, –
Я люблю ее, а она – меня.

*  *  *
Я иду по улице.
Погода плохая.
Одна нога мокрая,
Другая – сухая.

ХОККУ
Песня сладкая,
Не песня, а чистый мед –
Кот поет.

СКОРО ЗИМА
Днем и ночью буграми, ярами
Тащит облако воз со снегами,
И натужно колеса скрипят:
«Для ребят, для ребят, для ребят...»

*  *  *
Прищурились зябкие очи
Из жести осеннего дня.
И ночь неусыпная строчит
На швейной машинке дождя.

*  *  *
Идет по крыше воробей,
А рядом воробьиха.
Ползет по щепке муравей,
А рядом дом стоит.

«Ползет по щепке муравей», –
Сказал подруге воробей.
«А рядом дом стоит», –
Она ему в ответ.

«Идет по крыше воробей», –
Подумал молча муравей.

*  *  *
Живу легко и полупьяно –
Один, как во поле пятак.
Как си-бемоль без фортепьяно.
Без тараканов кухня как.

*  *  *
Если кошку не ласкать –
Станет та печальною,
Будет думать да гадать –
И тихонько помирать.

Будет маяться – о Боже! –
Мяться в унижении:
«Отчего же, отчего же
Нет мне уважения?..»

Человече – раб печали –
Дай ладонь незрячую.
Протяни, погладь сначала
Голову кошачую.

А потом уже берись
За труды суетные,
Думы беспросветные
И дела балетные.

*  *  *
Осень пришла, посредине двора ее тени.
Листья рублями опали – повсюду рубли да рубли.
Вьются стрекозы, кусая прохожих за уши.
К морю иду, чтоб глазами простор охватить...

Пляж облысел, только резво-чугунные крысы
В мусорных кучах статьями шуршат деловито.
Плоский корабль, как большая чужая галоша,
Влез в горизонт и стоит – ни туда, ни сюда.

Чайка, укравшая где-то буханку, повисла –
Тяжко с буханкой летит, озираясь вокруг.
Вон побежала собака, за нею другая.
Осень пришла и стоит, и я тоже стою просто так...

*  *  *
Раскрашена неба верхушка.
Деревья растут в облаках.
Кукует на ветке кукушка,
Качая дитя на руках.

Кочует зеленое эхо
От уха козы к комару.
И в каплях далекого смеха
Я слышу, что скоро умру...

И падаю я на колени
В картошку, в петрушку, в морковь,
В холодную душу сирени
И в рифму к моркови – в любовь.

ОСЕНЬ
По аллее дождик скачет,
Воробей на ветке плачет,
Серый воробей.

ВЕЧНЫЙ ВОПРОС
Гамлет щетину чешет:
«Брить или не брить?..»

Муж над женой в замахе:
«Бить или не бить?..»

Волк на луну – тоскливо:
«Выть или не выть?..»

Дворник перед бутылкой:
«Пить или не пить?..»

Мама – еще раз! – раму:
«Мыть или не мыть?..»

«Во дворе злая собака!»
«Злить или не злить?..»

Лук – на овощной базе:
«Гнить или не гнить?..»

Землекоп – стоя с лопатой:
«Рыть или не рыть?..»

«МОРСКОЙ ВОЛК»
Снаружи море синее,
А внутри – зеленое.
Электросварка солнца
Играет на волнах.

Парусник наш штопаный
Стонет и качается.
На нем кино снимается.
Режиссер – в пальто.

Я – моряк искусственный
И актер не очень-то –
Зашибаю денежку
Всем, чем Бог пошлет.

Мы снимаем Лондона.
Режиссер все думает,
Сахар ест и думает,
Как получше б снять.

Все вокруг похмельные,
С лицами публичными.
То тепло, то холодно –
То наоборот.

*  *  *
Сидит собака на хвосте,
Спина вся в шерсти,
И лет, наверное, уже
Ей так... за двести.

Она все знает наперед –
И то, что было,
Все то, что мохом поросло,
И то, что сплыло.

Ты проходи. Не тронь ее,
Она устала.
А если можешь – дай ей, дай
Кусочек сала.

Она ночует на дворе –
Куда ж ей деться?
И если можешь – дай ей, дай
Кусочек хлебца.

*  *  *
Оцинкованное небо
Присобачено гвоздями.
Паутины серой небыль
Вертикальная летит.

Флажолеты мокрых листьев,
Фа мажор и фа минор.
Как кувшина грубый выжиг,
Вертикаль звенит в ушах.

ЯНВАРСКИЙ ПЕЙЗАЖ
Под облупленной стеною
Снег мочой татуирован.
Воробьиная чечетка
И гербарий под забором.

Стебли высохших растений.
Тощий ветер к ним прикован.
То расплывчато, то четко –
Тут и там – обрывки драм...

Тридцать две консервных банки.
В бурьянах собачья шерсть.
Черный дым из кочегарки,
Из котельной номер шесть.

ЧУЖАЯ
*  *  *
Зима кружила в черно-белом,
В огне хмельном... Напропалую,
Впервые, как-то неумело
Любил я женщину чужую.

Как ворон, опускался вечер,
Свершая призрачный обряд.
Я воровал чужие встречи –
Хотя б на вдох, хотя б на взгляд.

Рассудка искаженный ракурс
Причину возводил во притчу –
И мы ворованную радость
Спеша делили, как добычу.

Ну что ж, что этот бег не вечен,
Все сдуло... По ветру – золой...
Но все же был и я отмечен
Любовью грязною, земной.

Еще вчера хмельно и снежно,
Безудержно, напропалую,
Еще недавно – зло и нежно
Любил я женщину чужую...

*  *  *
Желтеет осени макушка
На дальнем окрике села.
И почернели ветки груши
В глазах умытого стекла.

Семь нот на камышовой трости
Выскрипывает старый тын.
И наклонился набок мостик
Меж я и ты,
  меж я и ты...

*  *  *
Давай уедем в дальние края.
Как бесконечна наших дней Голгофа.
Ложатся в землю каменные строфы.
О Маргарита, девочка моя!

За поздний ужин нас судьба сажает
В чужом углу, с чужого серебра.
Чужая ночь нас молча погребла.
О Маргарита, вечная чужая...

*  *  *
Пластинка черная кружилась,
И сталь живая старых струн
То ворковала, то тужила,
За кругом повторяя круг.

И, как заправская цыганка –
Что было, есть и ждать чего –
Гадала музыка-гадалка
По умершей руке его

(А за стеклом, на крышах стоя,
Сверкала дальняя гроза...),
И по живым ее ладоням,
И по нахлынувшим слезам.

*  *  *
Помилуй, Господи, меня,
Хоть ненадолго белизною.
Хотя бы искрою одною –
Со звона белого коня.

И он помиловал – тобою.
За прегрешенья не коря.
А напоследок – сединою –
Со звона белого коня...

КИНБУРНСКАЯ КОСА
Сверчковые волокна тишины
Луна вплетает в зыбкое пространство.
Дороге внемлют чуткие шаги,
И ночь степная – память постоянства.

Так постоянны травы и туман,
И лунный свет, омытый берегами,
И вечность, обеленная песками,
И сон – песок, шуршащий под ногами.

Запомнит ночь нагие тени звезд,
И наши тени вдоль прохладной тверди.
Запомнят наши тени эту ночь,
И будут помнить до – и после смерти.

*  *  *
Луна над озером – банальная открытка.
Но это озеро наплакала улитка.
И эту ночь наквакала лягушка –
На ухо мне...
Да и тебе – на ушко.

*  *  *
Цепляюсь за миг, за летящий вагон –
За листья, за ветки, за ветер вдогон,
За руки-мираж, за мираж-стремена,
За слезы когда-то любивших меня.

Чужие апрели на том берегу
Мелькнули и скрылись. И я на бегу
До дна расплескал разливное вино.
Бегу, хотя знаю, что умер давно...

*  *  *
Песок, да камни, да бурьян,
Да ветра долгий псалм.
А за обрывом – океан,
Золото-синий океан
Не треплет паруса.

Чернеет крест у двух дорог
Да к небу вьется пыль.
А там, у кованых ворот,
Где ворон камни стережет,
Колышется ковыль.

На стенах – мхи, все тлен и ржа
В провалах времени.
Здесь триста лет тому жила
Моя Офелия,
Моя Офелия.

Я истоптал сто башмаков,
Я шел к ней триста лет,
Но выпал мне,
Но выпал мне
Невыигрышный билет.

Песок, да камни, да бурьян.
И, как тяжелый груз,
Швыряет в берег океан,
Золото-синий океан
Мою о прошлом грусть.

*  *  *
Зима. Пейзаж контрастный.
Студеные дела.
Печи моей контральто
Сжигает все дотла.

Навылет – то, что было.
На ветер – то, что есть.
Ух, как в трубе завыло!
И как заныло – здесь...

ТУМАН
Туман, как памяти молитва,
Окутан охрой сентября.
Дрова, крыльцо, забор, калитка
Плывут в кристаллах серебра.

И я, в плену его качаясь,
В изгибах дня без берегов,
С тобою медленно прощаюсь,
Как враг – с возлюбленным врагом.

Разъеден мир осенним дымом,
И памяти воздушный хор
Словами дыма в душу дышит:
«Не забывай хотя бы... хоть...»

И я безбожно вспоминаю
Дрова, крыльцо, забор и дом,
И, вспоминая, забываю
Твое лицо
  в тумане том....

*  *  *
Я падаю, падаю,
Падаю вниз.
Вечерней зари
Проломился карниз.

И солнце ночное
Пролазит сквозь щели
Заборов, которые
Не уцелели.

Гудит подо мною
Планета Земля.
Пусть кто-то удержится,
Только не я.

Ты руки подставишь:
Меж пальцев – песок.
Пусть будет навеки
Свинец и висок.

Я круто и молча
Иду под уклон,
Наполненный людом
Кричащий вагон.

Во мне столько жизней,
Своих и чужих,
Но их невозможно
Как хлеб – на двоих.

Со мною как в омут,
И ангел и бес,
С тобою, с тобою,
С тобою и без.

Как красное платье
В зеленых кустах,
Улыбка и стон
На прощальных устах.

Любовь моя, спелая
Ягода-сок...
Но что же так медлит
Мой слабый висок?

Вагон скособоченный
Выправил крен.
...Такая вот штука.
Такой вот рефрен...

*  *  *
Деревья октября чугун решеток льют.
Вдоль синих дней и медленных прогулок
Чернеет твой озябший переулок
И скатерть красная дороги во хмелю.

Корявых листьев алый мед печали.
Огни столбов лиловый воздух ткут.
Куда ж мне деться, если это тут
Нас листопады прошлые венчали...

*  *  *
Дымится снег у края крыши.
Корявый сумрак с неба свис.
И ворон, заломивший крылья,
Как гибнущий парашютист...

Окно – с минувшим связь прямая.
Из черных веток и снегов
Восходит тень твоя – чужая –
И растворяется легко

В моем продымленном жилище,
В его полуистлевших снах,
Где ветер как на пепелище,
В его углах, в его шагах...

*  *  *
Туман окутал улицы и память,
Сочатся крыши, ветки и минуты,
И небо птиц, как в колбе, растворило,
И капли падают в намокший шар земной.

Счастливый день...
Пространства рознь глухая
Прервется вдруг, и я твое лицо
Сквозь тусклый слой опять держу в ладонях,
Как зыбкий свет свеча наедине...