Под стук колёс... Николаю Меховичу

Нагретый толпой ожидания зал.
У разных людей одинаковы лица.
Устало вздыхает казанский вокзал -
ворота восточные русской столицы.
Но вот пережит расставания миг
вдоль азбуки глухонемых на перроне.
Домашний уют выдаёт проводник,
он в рубль обходится людям в вагоне.
Продрогшие вёрсты, ни свет, ни заря.
Окно леденелое в вязи ажурной.
Мигнёт одиноким зрачком фонаря
на станции Богом забытой дежурный.
Глухая ямщицкая степь без конца.
В ней без вести канут. Нечаянный зритель,
я слышу отчётливо всхлип бубенца
из века, где жил станционный смотритель.
Но вот чернота отпускает окно,
чтоб превратиться в предчувствие света,
белее, чем саван зимы полотно…
К кому ты, зачем? И не вспомнишь ответа…
А утром в титане клокочет вода.
Вдоль нитей стальных след охотничьих лыжин.
Срезают верхушки столбов провода,
и детство становится ближе и ближе.
1986г.

***
 Так была та девушка хороша -
коллективное нашло озаренье.
Мужики от Внуково не дыша,
стали в пятом где-то жить измереньи.

Правда, я всё вбок смотрел, но душа
то умрёт, то обнаружится снова.
Улыбнулась вдруг она и сошла
у Лесного Городка, у Лесного...

Не заметишь, смотришь - ты с внуками,
смотришь место в транспорте уступают.
Не могу я проезжать Внуково,
там такая вдруг тоска подступает.
***
Когда в вагон, уже укачанный вконец,
на ближних подступах к неласковой столице,
вошёл с гитарой допотопною слепец,
чтоб подаянье отработать, как певец,
не колыхнулось ничего на хмурых лицах.

Я, как и все, искал в пейзаже за окном
разгадку, отчего он так тосклив, так долог -
должно быть, всякий по рожденью агроном
подозревает, что в нём гибнет астроном,
или на самый крайний край метеоролог…

Что до певца, он в парусиновом плаще,
на нём висящем, точно парус в штиль на рее,
пел вдохновенно, волю зрячей дав душе,
хит лучших дней его, не видных вообще -
упрёки Господа апостолу Андрею.

И меж безлиственных деревьев на бугре
над храмом небо вдруг по - майски заалело.
В тот год снег рано лёг на землю – в октябре,
провидец шёл проходом узким, взят в каре –
в плаще, что грел его, медь редкая звенела.
……
А выше, золотом плеснув в ответ заре,
крест всё тянулся в даль, которой нет предела.

***
Выйдешь из поезда прямо под ночь, где придется,
и наугад от вокзала пойдешь, не спеша.
Каменный мост перейдешь над заросшим болотцем
и обнаружишь гостиницу в два этажа.
Дама за столиком в сторону сдвинет вязанье,
возле нее посидишь, набираясь тепла,
в чистеньком номере с "Правилами проживанья",
их изучая, поймешь - все сгорело дотла.
Стоя, сливаясь почти с заоконным пространством,
не удивишься ненужной живучести тел,
только тому, как давно и с каким постоянством
сходится все, словно, правда, ты в воду глядел.
И сквозь обрывки шептанья за стенкой и смеха,
скрип половицы, уже растворяясь во мгле,
только услышишь последнее слабое эхо.
Очень короткое. Ровно, как жизнь на земле.