Проза к подражательным стихам

В начале марта, на телефоруме импозантного еврея Володи Соловьёва, кумира моей матушки, опять появился Игорь Волгин. И стихотворение* своё прочёл, правда, разок запнулся, но он ведь старше меня. Лет пятнадцать тому назад Михаил Шикович Файнерман давал знать о 30-летии студии Волгина. Бывал он там сотоварищи.**
Много авторов московских—и начинавших, и перепрограммировавшихся— шастали к представительному Игорю Леонидовичу. А он заправлял им об искусстве приемлемого частописания. Как будто можно абитуру научить сносно строчить нетленные поэмы или репризы... Да, можно, можно натаскать, чтобы сдал экзамен по литературе и даже сам подмахнул под «чистейшей прелести чистейший образец» какое-нибудь сочинение. А ведь фурычит ещё Волгин наш, субъект велеречивый. Было дело, когда в его классе Рабиновичей и Шехтманов поднимали на позор и членовредительство во время сталинского дела врачей. Школьник Волгин благоразумно не встал. Фамилия хорошая для ассимилянтов и маскирующихся евреев. Маскируйся смолоду, будешь слыть по городу.
Да, я и сам лет восемь тому назад, с подачи какого-то забубённого поэта, уписывавшего селёдочку на квадратике чёрного хлебушка, заявился на волгинском обществе Достоевского в старом здании Университета. Самого не было. Уж не помню, что говорили, но подавали петербургские печенюшки времён Фёдора Михайловича, в том числе, и сочиво. Я распробовал то, что было немясное, а одно кулинарное творение утащил мамульке. Но ей это сочиво не понравилось, пришлось синичкам за окошком отдать.
Мама учила меня, что Ф. М. Достоевский был завзятым жидоедом, но верноподданный потомственный еврей И. Л. Волгин стал адептом достоведения. Чудеса...
Мне-то легче. Я приехал в Старую Руссу, где жили до массового убийства провинциальных советских евреев наши родственники. И мама-девочка ездила к старорусскому фонтану Муравьёва... И я напился его целительной воды, наслушался соловьёв и даже в аллеях с отдыхавшими как бы молодками побалакал на вновь обретённом русском языке. Во дворе дома-музея Достоевского, по счастливой случайности, кипел самовар, стояли столы с угощением. Стали приглашать в дом и выяснилось, что он уцелел со времён великого писателя. Я был этим несказанно поражён. Из комнаты в комнату переходили, воззревались-вслушивались... Вдруг священник стал требовать, чтобы я свою кепчонку снял с головы. Я заартачился: «Я иудейского вероисповедования, мне с покрытой головой положено. Как и вам, собственно.» Вокруг лыбятся, попался, кажись, инородец. Но православный чин в скуфье наседает, и всё тут. Будь здоров, давит на психику прилюдно. Ладно, я из газеты свою скуфейку-кипчонку-кепчонку сделал и водрузил на калган свой леванто-немецко-хазарский. Это вызвало ещё б о' л ь ш у ю потеху.
Но чайку потом плеснули, сушек моих любимых пожевал, почитали классика, разговорились... Неточка Незванова...
Чапая мимо церкви, куда ходил сам Достоевский, мимо маленького пруда, мимо брошенного бревенчатого дома в свою гостиницу, чьё название я уже подзабыл, думалось: «День удался!» Как же, как же он назывался, этот местный отель с мафиозного типа мужикаровыми? Убей, не помню. И главное-то я ещё не выполнил. Надо было разыскать братскую могилу деда Зуса Израилевича, погибшего в бою за Старую Руссу со сменившими итальянские батальоны войсками СС и зажечь там поминальную свечу. Добраться туда пёхом или на попутке, километров десять, не больше.

*) А строки Волгина на телешоу я переиначил на свой манер и вывешу для любопытных через пару дней. Надо и разбор его катренов дать, «путём взаимной переписки».
**) Наум Вайман. «Ямка, полная птичьих перьев (письма Миши Файнермана)». Роман. НЛО, Москва, 2008.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 15.03.2018. Проза к подражательным стихам