Поэзия самая точная вещь на светеАвтор: Светлана Коппел-Ковтун Люди рационального склада ума порой пренебрежительно относятся к поэтам и тому, что можно назвать поэтическим видением мира, поэтическим опытом. Мол, поэзия — это нечто бесполезное и фантасмагоричное, несуществующее, не имеющее отношения к реальности. И совершенно напрасно, поэзия — самая точная вещь на свете. В некотором смысле я точна ровно настолько, насколько поэтична, причём точность эта не является результатом многих знаний, кропотливых расчётов и сопоставлений. Поэтическая точность — здесь и сейчас, она всегда — откровение, вспышка полноты знания и целостности. Техническими приёмами лишь восполняется неполнота опыта и невнятность слышания. «Что такое поэт? — вопрошает Блок. — Человек, который пишет стихами? Нет, конечно. Он называется поэтом не потому, что он пишет стихами; но он пишет стихами, то есть приводит в гармонию слова и звуки, потому что он — сын гармонии, поэт. Что такое гармония? Гармония есть согласие мировых сил, порядок мировой жизни. Порядок — космос, в противоположность беспорядку — хаосу» (О назначении поэта). Поэт пишет гармонию с натуры, он её не придумывает, не создаёт, комбинируя так или иначе слова, а просто записывает видимое, ощущаемое. Слова он подбирает по принципу соответствия воспринятому. И вовсе не рифмы — главная особенность поэзии, а глубина и полнота видения, точность и масштаб воспроизведения. «Во время Данте было принято разделение на „поэтов“ и „рифмачей“. Поэтами — poeti — назывались те, кто писал на латыни, классическими метрами и, следовательно, без рифмы. А те, кто писал на народном языке и с рифмами, назывались rimatori, „рифмачи“. Иерархия понятна: те, кто писал без рифмы, ставились выше. Предполагается, что рифма появилась не в латинской поэзии, а в прозе — как одна из риторических фигур. Почему в прозе? Для поэзии этот приём казался грубоватым. Поэзия требовала более сложных ходов, более тонких перекличек. В сложно устроенных строфах рифма звучала бы как какая-то погремушка» (Ольга Седакова. Что такое музыка стиха?). Поэзия — это феномен со-знания, находящегося в своей высшей точке — в момент откровения, а потому поэт знает о мире нечто важное, сокровенное. Поэт как поэт гораздо умнее себя как человека. Может быть, мы являемся настоящими человеками ровно настолько, насколько поэтичны. То есть, наша точность по отношению к воплощению замысла о нас Творца находится в прямой связи с поэзией. Что такое сознание* можно понять на примере, которым пользуется английский математик Роджер Пенроуз (в скобках заметим, что любое искусство, любая наука, тем более философия, в высшей своей точке соприкасаются с поэзией). Объясняя разницу между человеком и машиной, Пенроуз задаётся простым вопросом: сумма каких двух чётных чисел равна нечётному? Очевидно, что два чётных числа в сумме всегда дадут чётное. Так вот, человек понимает это сразу, без вычислений, а машина — нет, машина будет производить бесчисленное количество вычислений снова и снова. И всё потому, что машина не обладает сознанием в отличие от человека. Сознание не алгоритмично и заключает в себе т. н. «актуальную бесконечность», в противоположность «дурной бесконечности» машины (М. Мамардашвили). Актуальная бесконечность — это некая мгновенная полнота. В этом контексте мысль и протяжение противоположны друг другу. Но можно «мыслить» иначе, механично — т. е. стереотипами. От того органично или, наоборот, механично мыслит человек, когда оценивает то или иное явление, когда вступает в общение с другими людьми, с миром, зависит глубина и точность его восприятия. Механичность экономит наши силы, но и застилает глаза, делая нас слепыми ко всему новому, оригинальному и неожиданному. Действуя механично, мы остаёмся бессознательными, не включёнными, но и быть включённым всегда — невозможно: быстро сядут «батарейки». Тем и отличается настоящий поэт, призванный на служение, что включён более других, мимо него ничто настоящее не проходит. Поэт живёт очень интенсивно, плотно, а потому совершенно беззащитен перед напором травмирующей реальности, особенно во время войн или других бедствий. Кто-то из современников вспоминал, как Цветаева на занятиях по гражданской обороне с ужасом смотрела на противогаз, вызывая недоумение своей избыточной на взгляд обывателей реакцией. Дело в том, что поэт внутри живёт настолько напряжённой жизнью, что у него не остаётся сил на внешнее выживание в ужасах лихолетий. Поэт всецело отдаётся тому, к чему призван — гармонизации, и его служение всегда энергоёмко, ибо он общается с реальностью напрямую, без опосредования стереотипов. Поэту всё в разы труднее, страшнее и больнее, чем обычному человеку, потому что он соприкасается с реальностью гораздо большей площадью своей души. Потому в обычном противогазе Цветаева могла увидеть (предвидеть, предугадать) страшное будущее — все грядущие тяготы своей и общенародной судьбы. Показателен и случай из жизни художника Левитана, который чем-то сродни выше приведённому о Цветаевой. На экзамене по анатомии профессор Тихомиров — красивый человек —держит в руках череп человека. — Ну-с, возьмите вы череп, — предлагает профессор Левитану. — Не могу, — отвечает Левитан. Тихомиров удивлённо смотрит на него: — Почему не можете? — Это ужасно! Это смерть! Я не могу видеть мёртвых, покойников… Выручил профессор Петров. Засмеялся и заметил, показывая на нас: — Они — пейзажисты. Почему их внесли в списки? Им нужно писать с натуры природу. Теперь май, весна, ступайте (Из воспоминаний К. Коровина). Поэт и художник в данном случае представители единой творческой братии не от мира сего. Они оба — поэты в своём деле, поэты и в мире. Понять как они смотрят на вещи могут только близкие им по счастью со-поэты, которые и стихов-то может не пишут. Чудаковатость таковых — обратная сторона их одарённости, требующая хотя бы снисходительности. Циник не может быть поэтом, — утверждала Цветаева. Быть может потому наше циничное время охладело к поэзии? Люди утратили потребность в поэзии, стали невосприимчивы к ней. Отчасти это вина издателей, которые в погоне за барышами пренебрегают всем, что неинтересно и недоступно широким массам покупателей. Воспитанием ума, вкуса и чувств сегодня не занимаются. «И зачем только поэты пишут свои стихи, если их никто не покупает?» — вопрошал один издатель. И правда, зачем? «Поэт есть ответ», — как бы отвечает ему Марина Цветаева. «Стихотворение — это обретшая целостный образ тоска Я по иному», — Пауль Целан. «Грусть мира поручена стихам», — Георгий Адамович. «Поэт всегда разговаривает только с Богом», — Белла Ахмадулина. «Задача поэта — гармонизация мира», — Иосиф Бродский. «Поэзия есть лучшие слова в лучшем порядке», — Самюэль Кольридж. «Слова поэта суть уже дела его», — Константин Батюшков. «Поэзия — это чувство собственного существования», — Марсель Пруст. «Поэт есть тот, кто хочет то, что все хотят хотеть», — Ольга Седакова. Напрасный труд убеждать того, кто живёт в иной системе координат, в своей правоте, и всё же я скажу: поэзия — не только самая точная, но и самая ценная вещь на свете. Невосприимчивость к поэзии свидетельствует о том, что мышление людей всё более становится устроенным по принципу «дурной бесконечности» машины. Мы теряем свою человечность, перестаём быть челом, устремлённым в вечность. И поэзия наша становится не столько откровением, сколько вариацией того или иного набора стереотипов — «дурной бесконечностью» машины. А ведь поэзия — это чудо созидания, чудо реального сотворения жизни. «Поэзия есть то, что сотворено и, следовательно, не нуждается в переделке» (Теодор де Банвиль). Не зря умудрённые опытом поэты предостерегают молодых от того, чтобы живописать свою смерть. Разумнее писать жизнь, потому что написанное поэтом скорее всего сбудется. Что же мне делать, певцу и первенцу, Чудо преображения обыденности в бытие словом — вот что такое поэзия. И в этом смысле она — ответ на вопрошание жаждущего преображения мира. Поэт живёт на границе миров, в этом его сила и его уязвимость, его величие и возможность падения. Поэт — это предстоящий перед Реальностью, а Реальность — это Бог («Я есть Сущий»!). Как это близко к христианству! И не удивительно, древние греки, как и мы, называли Бога ; ;;;;;;; (poi;t;s), в переводе на русский — Творцом. «В самом начале Символа веры говорится: «Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым». По-гречески же первый член Символа веры звучит так: ;;;;;;; ;;; ;;; ;;;;, ;;;;;;, ;;;;;;;;;;;;, ;;;;;;; ;;;;;;; ;;; ;;;, ;;;;;; ;; ;;;;;; ;;; ;;;;;;;. Интересно, что это практически то же самое слово, что и русское слово «поэт». Древнегреческое ; ;;;;;;; образовано от глагола ;;;;; (poie;), что значит «делать», «совершать», «творить». То есть, поэт — это тоже творец, в своём поэтическом творчестве создающий новые миры. Только Бог является — главным, единственным подлинным Поэтом» (Юрий Пущаев). Христианское богословие — высшая форма поэзии. Всякий реально живущий во Христе христианин — неизбежно поэт, его мировосприятие сродни поэтическому, только более устойчиво и основательно. Во Христе искра сознания, вспыхнувшая от соприкосновения с Реальностью, может длиться дольше, гораздо дольше (а в конечном итоге, вероятно, — вечно), ибо живущий Христом более вынослив, более пригоден для усвоения высоких энергий и менее уязвим. «Когда ты выбрасываешь из себя своё „я“, в тебя бросается Христос», — говорит (прп. Паисий Святогорец). Нечто подобное должно произойти и с поэтом для того, чтобы он создал что-то настоящее: он должен потерять себя, чтобы найти поэзию, потому что «поэзия — не высвобождение эмоций, но побег от эмоций, не выражение личности, но устранение личности» (Томас Стернз Элиот). В том смысле, что всё поверхностное и низменное, животное (ветхое), всё корыстное хотя бы отчасти — то, что только моё и только для меня — должно быть оставлено «за дверью», вне пределов поэтического тайнодействия. Стоит вспомнить описание призвания Богом на служение Моисея: «Моисей пас овец у Иофора, тестя своего, священника Мадиамского. Однажды провел он стадо далеко в пустыню и пришел к горе Божией, Хориву. И явился ему Ангел Господень в пламени огня из среды тернового куста. И увидел он, что терновый куст горит огнем, но куст не сгорает. Моисей сказал: пойду и посмотрю на сие великое явление, отчего куст не сгорает. Господь увидел, что он идет смотреть, и воззвал к нему Бог из среды куста, и сказал: Моисей! Моисей! Он сказал: вот я, ! И сказал Бог: не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая. И сказал : Я Бог отца твоего, Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова. Моисей закрыл лице свое, потому что боялся воззреть на Бога» (Исх. 3:1–6). Безусловно, не стоит сливать воедино и смешивать различные способы служения Творцу, однако общее между ними есть уже хотя бы потому, что призывает всегда Сам Господь, и призванный так или иначе входит в общение с Ним. И смирение перед величием Того, с Кем говоришь, необходимо каждому призванному. Любой художник, прошедший искус в своём ремесле, непременно обладает той или иной формой смирения. Не обязательно самого высокого, совершенного, которое имеют в виду христиане, но всё же смирения. Творческие дары без этого не даются. Правда, некоторые мастера умудряются своими силами вышколить себя до такой степени, что становятся воистину мастерами своего дела. Таким, к примеру, по мнению многих был поэт Валерий Брюсов. Устойчивая характеристика его творческого и индивидуального облика — «сальерианство». Тема «моцартов» и «сальери» в некотором роде — ключевая, содержащая в себе отмычки ко многим проблемам творчества. Для нас сейчас важно открытое Пушкиным «Гений и злодейство — две вещи несовместные». Отчасти о том же свидетельствует Бродский, когда говорит: «поэт стремится не к признанию, но к пониманию». Другими словами, поэт стремится к общению в том роде, к которому имеет жажду. Он стремится к подлинности. Чтобы добыть истину, философ как бы бежит наперегонки с собственной тенью, где тень — обыденные представления. А поэт, наоборот, замирает от восторга. Он уже здесь, он — созерцатель, живущий для того, чтобы созерцать и записывать увиденное. Он жив тем, что созерцает, и его призвание — не просто передать свой опыт, но внушить его, заразить им. Поэт владеет не знаниями, а опытом встречи с Реальностью, опытом собеседования с Ней. В его произведениях, как на сердце святого, должен отражаться высший закон бытия — Любовь. ___ * Один из отцов современной психологии Уильям Джемс, американский философ и психолог, определял сознание как единый и цельный процесс восприятия: сознание не вещь, но состояние и процесс; сознание индивидуально и всегда на что-то направлено; сознание — это совокупность представлений. Советский и российский учёный-физик С.П. Капица, в последние годы занимавшийся проблемами демографии, сознанием назвал коллективное взаимодействие всех со всеми, которое присуще человечеству как единому целому. 13/11/2015
© Copyright: Светлана Новомлинская, 2018.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
