И людей будем долго делить на своих и врагов

“И людей будем долго делить на своих и врагов”

Я думала про День Победы, тот который со слезами на глазах. Представила себе картину: 1945-й год, май, вокзал, стоит женщина, может молоденькая девушка-невеста, а может, старушка-мать. Ждет своего солдата. Подъезжает поезд, оттуда выходит толпа, она высматривает своего, они бросаются навстречу… Не успев обняться, смотрят друг другу в глаза и ахают, вздыхают в один голос: “как же жаль бедных, невинных, немецких женщин и детей погибших в Берлине!”

Можете себе представить? Вот и мне трудно. А это их уже не грозятся уничтожить, уже не убивают, они уже победили.
Наверно, тогда были негуманные нравы, дикие времена? Давайте, что-нибудь посовременнее. Например, обычная украинская семья, 2024й год. Они ночевали в киевском метро, или у них кто-то из родных погиб в Буче. Может их родственники потеряли дом, но успели уехать из Мариуполя, а дети друзей воюют. У кого повернется язык спросить, сильно ли они оплакивают погибших и эвакуировавшихся из белгородской или курской областей? Кажется, никто от них этого не требует.

Только от евреев требуется жалеть тех, кто пришел нас убивать, тех, кто начал против нас войну. Наша война еще идет. Наши солдаты гибнут, наши заложники гибнут. Мы еще не успели всех оплакать. Мы даже и не начали толком еще оплакивать. Мы еще даже не начали проживать свою травму, она все еще происходит с нами.

Я сейчас не о том, есть ли среди двух миллионов арабов Газы заслуживающие жалости или нет, я о другом. Почему-то от меня требуется каждое предложение начинать именно с заботы о них. Можно пожалуйста, нас сначала перестанут убивать, а уже потом мы постараемся пожалеть тех, кто на нас напал?

Вторая мировая война длилась шесть лет, Великая отечественная четыре года, а нелюбовь к немцам тянулась более полувека. Моя бабушка все немецкое не переносила на дух все шестьдесят последующих лет своей жизни, пока ее память не уничтожил Альцгеймер. Мусульмане убивают нас уже не одну сотню лет, последние сто особенно яростно.

Семь процентов бюджета Палестинской автономии уходит на оплату стипендий террористам. Стипендия прямо пропорциональна количеству убитых израильтян. Простые рядовые палестинцы на улицах раздают конфеты и сладости после “удачного” теракта в Израиле. Не только в Израиле, после 9/11 тоже раздавали. Мосаб Хассан Юсеф (Зеленый принц, сын одного из основателей Хамаса, десять лет работавший на израильскую разведку) рассказывал, как в его детстве, во время первой интифады террористы закрыли все школы в Рамалле, и детей, вместо того чтобы учиться, посылали на улицу, бросать камни в проезжающие еврейские машины и израильских солдат.

Представляю диалог с палестинской матерью:
– Почему ты позволяешь своему ребенку бросать камни в израильских солдат? Ты же понимаешь, что его могут убить?
– Понимаю, – ответит она, – Но если мой сын погибнет, убивая еврея, я буду счастлива. Убить еврея важнее, чем выжить самому. Пусть погибнет шахидом!

Будь эта мать любой другой национальности, каждый нормальный человек ужаснулся бы ее аморальности. Наверняка, найдутся еврейские матери не очень-то жалеющая погибших арабских детей, но не найдется ни одной, празднующей смерть собственного ребенка, если он погиб – убивая. Почему от нас требуют жалеть палестинских детей больше, чем их собственные матери их жалеют?

Пару лет назад моя подруга собирала деньги на лечение любимого котика. Конечно, в комментариях нашлись умники, рассказавшие ей, что не подобает лечить котиков, пока не все дети на земле вылечены, но большинству нормальных людей было совершенно ясно, что каждый имеет право жалеть своего родного котика больше, чем чьего-то чужого ребенка.

Да, я сожалею что палестинским детям не выпало лучшей доли. Младенцами – они невинны, как любые другие младенцы, как младенец Гитлер, младенец Путин и младенец Яхья Синвар. Каждый из них был когда-то невинным, пухлым, беззубым младенцем. Каждый двенадцати-четырнадцати-шестнадцати летний палестинский подросток в камнем, ножом или коктейлем Молотова в руках был когда-то младенцем с нежными складочками и гладкими пятками. Когда появляется личная ответственность? Чья это вина, если родители надели на ребенка пояс шахида? Может ли опасный ребенок одновременно оставаться невинным?

У меня нет точных ответов, и не мне отвечать на эти вопросы. Рассуждать об оттенках ответственности хорошо из уютной безопасности, это я вам как наивный человек, благополучно проживший в этой мнимой безопасности сорок лет, говорю. Я люблю называть вещи своими именами: сегодня ни я, ни мои дети не в безопасности. Любой человек, будь то мой сосед по кампусу или президент профсоюза канадских работников, считающий, что палестинский подросток имеет право убивать израильтян, любой! ровно в одном шаге от готовности убить меня и моих детей. Я хожу по улицам, как водолаз окруженный стаей акул – они еще не унюхали запах крови, но это только вопрос времени.

Человек, на которого бежит толпа с топорами наперевес, не может никого жалеть. Может, толпа и не виновата, может у них шизофрения, но я не обязана их диагностировать и вылечить, прежде чем начать защищаться.

“И когда наши девушки сменят шинели на платьица, —
Не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять!..”

Маша Кляйнер

Другие статьи в литературном дневнике:

• 14.09.2024. И людей будем долго делить на своих и врагов