Я отнюдь не Тереза, да что там – вообще не мать.
Не могу безвозмездно лелеять и обнимать.
Это в двадцать тире двадцать пять просто так влечет.
А потом даже то, что любовь – все равно расчет.
Ты мне дорог не потому, что ты есть такой.
Я люблю тебя только за собственный свой покой.
И за то, что когда мои слезы бегут ручьем,
обнимаешь и шепчешь: "Вот дура! Ну, ё-моё!"
За слова, что в ответ на мой дикий словесный залп
точно мог бы – ведь знаю, что мог бы… Но не сказал.
Я же не филантроп – я помешанный казначей.
Я любовь продаю за три тысячи... мелочей.
Пять печальных улыбок – из самых последних сил,
сто минут на платформе, еще сорок пять – в такси...
Двадцать пять поцелуев – усыпана вся спина…
Я люблю тебя лишь потому, что за все должна!
Понимаешь, ведь даже хочу я не просто так,
а за то, что горяч, но уверенно держишь такт,
что ты стонешь и терпишь, пока я уже раз пять,
что моя распростертость – не повод меня распять...
Так что знай: если вдруг ты захочешь, чтоб я ушла –
не гони меня ветром, а просто не дай тепла.
У меня же математический склад ума:
если что не сойдется – я сразу уйду сама
