С мамой у меня связь была на уровне неосязаемых ощущений любви и заботы., не помню, чтобы она была мною недовольна, а как-то бессловесно жалела всегда.
С мамой никогда не было у меня разговоров на какие-то интеллектуальные темы, на ней просто были все заботы о доме, мне пару раз устраивались дни рождения с приглашением девочек, с которыми дружила. Из обязанностей, я помню, ходила далеко в магазин стоять в очереди за костлявым мясом, дома иногда мыла посуду в тазике с горчицей и стирала какое-то бельишко, тщательно протирала пыль в завитках пианино и ходила на речку Фильку мыть песочком закопченные в печке, кастрюли, чайники. Остальное время гуляла, читала. Да, вот за чтение позднее, вместо сна, мне доставалось и от мамы, отбирала книгу. Уже, когда появилась дочка, мама с года до двух сидела с ней, пока я работалаи до переезда и детского сада. А когда мама болела, я ездила к ней в больницу, а она часто в них лежала, и с инсультом, и даже в Кащенко после инсульта, и острым панкреатитом, где даже я ночевала с ней, и чтобы отвлечь ее (в огромной палате было человек сорок, рядом кто-то умирал, увозили) я расспрашивала о жизни в молодые годы, о семье, о сестрах, братьях, которых не знала, о бабушке, о деревне, о жизни в эвакуации... А потом в одной из больниц мама умерла у меня на глазах. Мне было 35лет, маме 62. Я любила ее видеть веселой, но это было не часто. Мама была очень гостеприимной и доброй ко всем. Вечно приезжал кто-то из деревни, жили иногда неделями и месяцами, пока папа кого-то устраивал на работу, где есть общежитие. Меня деревенские родственники не раздражали, как сестру, я даже любила разговаривать со многими. И наши подруги тоже жили или бывали у нас часто и дома, и позже, на даче. Мама всех кормила, за всеми все убирала.
А иногда мама и три дочки сидели, полулежа у телевизора и мама с нами. И вдруг кто-то станет ныть: "Хочу чаю, хочу чаю", а всем лень вставать, мама вздохнет, но все- таки кто-то из нас, посмотрев на маму, вдруг встанет и идёт на кухню ставить чайник... Когда мы выросли и стали студентками и когда появились заграничные ткани, то мы покупали их и приглашали портниху, нам и маме что-то сшить новое, красивое, отводили маму в парикмахерскую... А денег не хватало до получки потом, и папа сердился... У мамы не было никакого образования, едва умела читать и писать, в деревне тогда девочек не учили, в семье было 12 детей, мама ухаживала за младшими, помогала своей бабушке, так как мама ее, моя бабушка Лукерья, летом не бывала дома, на плотах плавала, лес сплавляли из деревни по трем рекам в город Ригу, готовила, кормила мужиков, ведь иногда плоты тащили даже волоком, когда реки мелели, пересыхали... А муж ее умер рано от тифа. Учиться мама стала только в шестнадцать лет, учителем для женщин был комсомолец папа, уже окончивший девять классов. Но какая-то тоска, желание учиться, почему-то именно в Ленинграде, всю жизнь ее преследовали. Но почему-то знакомые многие и в той или иной степени образованные не очень близкие родственники, как я узнала позже, после маминой смерти, считали, что по профессии мама, то ли врач, то ли учительница. Получается, при общении она производила именно такое впечатление. Единственное, она часто слушала радио и нас, иногда читающих вслух. Сестра была рада, что ушла из дома, от мамы, почему-то у них были ссоры, но я в них как-то не участвовала. С папой и у меня были споры, и только мама за меня заступалась...
