Игорь Чиннов
*
Был замок чудесный в чудесном балете,
Сильфиды в жемчужном, таинственном свете,
И белые ноги, как белые птицы,
Летали вокруг чаровницы-царицы.
И ангел, одетый во всё голубое,
Кружился, и сладко звучали гобои,
И флейты, подобные ангелам, пели
О нежной печали, о нежной Жизели.
И Золушку принц подымал триумфальней
Над синей землёй, над мерцающей спальней,
И белым цветком умирала Джульетта
Среди безутешного кордебалета.
Плыла Эвридика в холодном Эребе,
И нежно сникал Умирающий Лебедь,
И лебеди плыли в сиянии синем
Над озером дивным, ночным, Лебединым.
И долго ещё волшебство продолжалось,
И сердце туманили радость и жалость,
И Танец был Голос, и Логос, и Мелос —
И снова бессмертия сердцу хотелось.
*
*
*
Был освещён торжественный фасад
Парижской оперы. И был высок, велик
Триумф крылатых Муз, божественный парад.
Я помнил те венки, простёртые в закат,
И надпись «Poesie Lyrique».
Я жил в Париже целых восемь лет,
Уехал тридцать лет тому назад.
Там жили русские поэты. Больше нет
В живых почти ни одного. Конь Блед
Умчал их в тот, небесный вертоград?
В землице Франции они лежат.
Они писали русские стихи.
Они из-за кладбищенских оград
Кивают мне: — Хотелось бы, собрат,
В Россию... А? Да где ж: дела — плохи.
В землице русской? У берёзок, в ряд?
Нет, вряд ли. И мечтать напрасный труд,
Что наши трупы въедут в Петроград
(Что бронзовые Музы осенят
Храм Эмигрантской Лирики?). Капут.
А вот стихи — дойдут. Стихи — дойдут.
*
*
*
В Булонский лес заходишь в декабре:
Деревья в сизом, снежном серебре.
И видишь, в довершение картины,
Как будто наши, русские рябины —
И чувствуешь, острее с году на год,
Ту горечь терпкую холодных ягод.
И рот кривишь. От этого всего —
Оскомина. И больше ничего.
*
*
*
— Всё будет прекрасно, — сказал Гавриил Азраилу:
Небесные силы разгонят нечистую силу. —
— О, если б скорее! Здесь трупы святых полководцев.
Убил Заклинателя Змей Отравитель колодцев.
О, если б скорее! Мне грустно, мне Зло надоело,
Наскучило Зло, я тоскую в краю Вельзевула.
И тёмный Борей навевает кручину рутенам,
И тучи глухие над тихим твоим Борисфеном.
И злобный стервятник уносит к чудовищам тёмным
Ту светлую душу, ту Деву — мы знаем, мы помним.
А всё-таки верь, что достанется Свету победа,
Что снова к Персею, сияя, летит Андромеда,
Что срубит герой, разрубив наши рабские узы,
Смертельную голову многозмеиной Медузы.
Мне снится, что Зло обезглавлено светлым Персеем.
Мы ждём — но дождаться, мой друг, мы уже не успеем.
*
*
*
Да, милые мелочи, вас тоже потоп унесёт,
И внидут потомки в свои ледяные потёмки.
И значит, не надо житейских печальных забот,
Послушаем ветер в саду, синеватый, негромкий.
Послушаем вечер над цветущим жасмином, когда
Уже не поют соловьи, но трава напевает.
Кукушка, не спи, это полдень, давай, погадай.
А впрочем, я знаю, кукушек в садах не бывает.
Уже над левкоями, там, аквамарин светляка,
И ночь расцветает большой тёмно-синей лилеей.
Не надо грядущих несчастий. Вот так — на века.
А может быть, а, — на далёкой звезде веселее?
*
*
*
Жизнь улыбалась, будто Царь-Девица,
А нынче хочется развоплотиться.
Очарованье, чары, волшебство?
Нет ничего (но это — ничего).
Да, превратились нежные соблазны
В гнилую падаль, в горестные язвы.
Ну да, весна, сирень или герань,
Но дело дрянь и тело просто рвань.
Всё превратилось в горечь и усталость.
Душа, бессмертная, поистрепалась.
Душа гниёт, и пахнет бытиё
Отравленным дыханием её.
*
*
*
Знакомое зло, привычное зло
(А всё-таки нет войны).
Осеннее призрачное тепло
Милее тепла весны.
Предзимнее солнце, приморский шум
(А Ницца тиха, светла),
И волны шуршат: шурум-бурум,
Всё пена, песок, зола.
Догорает, да, но кажется нам,
Закат — начало пути.
Уходит свет, скользя по волнам.
Помедлить или уйти?
*
*
*
И наше в ручье отражение,
И пальцы в цветочной пыльце,
Почти золотистые тени
На грустно-счастливом лице...
Осенне-прозрачно... Как часто я
Вдруг чувствовал (с болью — и пусть),
Что самое светлое счастье
Похоже на светлую грусть.
Да, это, пожалуй, предчувствие
Бессмертия — счастья вполне,
Нездешней, несбыточной грусти,
В которую верится мне.
*
*
*
К ночи мягче погода,
Недалёко весна.
Над трубой парохода
Невысоко — луна.
Дым нежней голубеет,
Синим кажется мост.
Искры лёгкие реют
Где-то около звёзд.
Берег уже и тише,
Тих синеющий сквер.
А немного повыше —
Скоро музыку сфер
Мы, быть может, услышим.
*
*
*
Неужели не стоило
Нам рождаться на свет,
Где судьба нам устроила
Этот смутный рассвет,
Где в синеющем инее
Эта сетка ветвей —
Словно тонкие линии
На ладони твоей,
Где дорожка прибрежная,
Описав полукруг,
Словно линия нежная
Жизни — кончилась вдруг,
И полоска попутная —
Слабый след на реке —
Словно линия смутная
Счастья — там, вдалеке...
*
*
*
Смутный сумрак спальни жаркой.
Каркнул ворон в тёмном парке.
Сердце в тишине стучит,
Словно прялка старой парки.
Парка быстро нить сучит.
Знаю, пряжа на исходе.
Скучно при такой погоде
Слушать торопливый стук.
Дождь идёт, темно вокруг.
И грызут проворно мыши
Жизнь, дарованную свыше,
И недолго ждать
Дня, когда не станет скуки
И навек затихнут звуки,
Что мешали спать.
*
*
*
Спор сумасшедших с полоумными,
Спор одержимых с бесноватыми;
Не надо вмешиваться, милый.
Займёмся летними полуднями,
Займёмся зимними закатами,
Луной на улице застылой.
Пусть шизофреник параноику
Изложит новую теорийку
О политическом прогрессе —
Пройдём по солнечному дворику,
Пройдём к цветущему шиповнику,
К цветистой бабочке ванессе.
Пускай вороны с мериносами
К шакалам пристают с вопросами
Об историческом процессе —
Гляди на нежные соцветия,
На отдалённые созвездия,
На знаки смерти и бессмертия,
На облачное поднебесье.
*
*
*
Так посмотришь небрежно,
И не вспомнится позже
Этот снег неизбежный,
Этот светленький дождик.
Незаметно задремлешь,
И не видеть во сне бы
Оснежённую землю,
Светловатое небо.
Это радостный признак,
Это — счастье, поверьте:
Равнодушие к жизни
И предчувствие смерти.
*
*
*
Утоли мои печали
Летним ветром, лунным светом,
Запахом начала мая,
Шорохом ночного моря.
Утоли мои печали
Голосом немого друга,
Парусом, плечом и плеском.
Утоли мои печали
Тёмным взглядом, тихим словом.
Утоли мои печали.
Другие статьи в литературном дневнике:
