Ленинград. Первая зима блокады.
"...Ленинградцы стали похожи на серые тени...
И всё же и в этом кошмаре продолжалась жизнь.
Ещё 21 июня директор Эрмитажа академик Орбели думал о проведении
экспедиции в Самарканд, приуроченной к 500-летию Алишера Навои.
Приближался день годовщины - 10 декабря.
Именно в этот день "Ленинградская правда" впервые вышла
на двух страницах вместо обычных четырёх,
а девятого в городе остановился последний трамвай.
Поэта Всеволода Вишневского, вступившего в народное ополчение
ещё в июле, разбудил дежурный и передал, что его ждёт политрук.
Рождественский только что вернулся из ночного караула, поэтому вначале
не поверил, когда комиссар выдал ему пропуск в город и сказал:
"Вас вызывают в Эрмитаж. Возвращайтесь к полуночи".
Оказывается,поэта приглашали принять участие в праздновании 500-летия Навои.
Ленинград находился на грани вымирания, жители голодали,
но Орбели собирался отмечать годовщину древнего восточного поэта.
Рождественскому пришлось идти от Обводного канала, через весь город.
Он слышал, как в районе Пулковских высот раздаются артиллерийские залпы,
слышал взрывы снарядов где-то в самом городе - это немцы вели
свою обычную ежедневную артподготовку. Невский проспект был безлюден.
На улицах лежали сугробы, возвышались тёмные остовы замёрзших
трамваев и автобусов.
По Садовой, мимо громады Инженерного замка, мимо Марсова поля,
ощетинившегося зенитками, поэт вышёл к Зимнему дворцу, пересёк Дворцовую
и оказался у служебного входа в Эрмитаж - именно там, где 22 июня утром
сотрудники собрались по сигналу "воздушной тревоги".
10 декабря у входа стоял акадамик Орбели и приветствовал гостей.
Торжественное заседание решено было проводить в зале заседаний бывшего
Государственного Совета, которое увековечено в известной картине И.Репина.
Помещение предствляет собой огромный зал с высокими потолками
и большими окнами, выходящими на замёрзшую Неву,
поэтому в тот день там царил жуткий холод, такой, что Рождественскому
не сразу даже удалось узнать тех, кто собрался на празднование.
Но Орбели, как всегда,излучал энергию, его длинная совершенно поседевшая
борода по прежнему солидно лежала поверх фуфайки.
Едва академик заговорил,как его большие тёмные глаза засверкали,
а сам он,похоже, ещё больше воодушевился.
Учёный говорил о храбрости ленинградцев,об их несгибаемой воле,
о гуманизме советской науки и страданиях горожан и о том, что
фашисты думают, будто город мёртв .
В эту секунду раздался сильный взрыв.
- Спокойствие,- не меняя голоса произнёс Орбели и тут же спросил:
- Не перенести ли нам заседание в убежище?
Никто не шевелился.
- Ну что ж,очень хорошо,- сказал он,- заседание продолжается.
В.Рождественский прочитал свои переводы Навои, а за ним слово предоставили
молодому учёному,специалисту по восточной литературе Николаю Лебедеву.
Лебедев страдал от дистрофии и прекрасно осознавал,что это означает.
Он уже слишком ослабел, не мог ходить, и на заседание его принесли друзья .
Когда ему дали слово, Орбели предложил молодому учёному
не выходить к трибуне, но даже при этом голос докладчика звучал так тихо,
что его едва слышали в соседнем ряду.
Через пару дней состоялось второе заседание, на котором Лебедев читал
отрывки из поэмы Навои "Семь планет". Участие в мероприятиях
окончательно подорвало силы учёного.
Его отнесли в комнату,где он жил в подвалах Эрмитажа, и там он
потерял сознание;
в забытьи Лебедев продолжал читать стихи великого восточного мыслителя..
Его друг позже вспоминал:
"Когда он лежал уже мёртвый,накрытый цветным туркменским покрывалом,
казалось, что он всё ещё шепчет персидские стихи".
Через день после окончания празднования в Эрмитаж пришёл 74-летний
академик Сергей Жебелев. Этот последний из оставшихся в живых
учителей Орбели добрался в музей через снежные заносы,сквозь пургу,
чтобы поблагодарить ученика за этот "праздник науки".
"Я очень рад,- сказал он,- что даже в таких условиях наука
продолжает развиваться. Именно так мы,учёные, боремся с фашизмом".
Жебелев поинтересовался, чем занимаются его старые друзья -
коллеги ио Эрмитажу ?
"Они продолжают работать",- ответил Орбели.
Наталья Флиттнер, закутавшись в шаль, отправлялась в самые удалённые
районы города, чтобы читать лекции в госпиталях и воинских частях.
Друг Жебелёва библиотекарь Вальтер и его жена умерли всего несколько
дней назад, но об их судьбе Орбели не стал говорить старику,
чтобы не расстраивать его.
Они простились, обнявшись напоследок.
Орбели помог Жебелёву спуститься по лестнице и долго стоял, глядя
вслед старому учителю. Его не оставляла мысль о том, что,возможно,
они больше не увидятся.
Их встреча состоялась 13 декабря,
а 29-е оказалось ужасным для Эрмитажа днём.
Немцы подвергли город жесточайшему артобстрелу, и три снаряда
угодили в здание Зимнего дворца..
В этот же день Орбели узнал о смерти Жебелёва.
Жизнь Эрмитажа спустилась под землю в хранилища и запасники,
располагавшиеся в подвалах под дворцом. Её центром стало бомбоубежище
N-3 - одно из двенадцати громадных дворцовых подземелий.
Здесь, в полумраке, под низкими потолками люди жили,работали и... умирали.
Тут в ряд стояли койки,за сколоченными из досок столами в тесноте,
не снимая верхней одежды, сидели обитатели этих стен.
Тусклый свет керосиновых фонарей едва освещал страницы научных трудов,
в тишине раздавался скрип перьев по жёлтой грубой бумаге, а чернила
замерзали и их приходилось отогревать собственным дыханием.
Именно эти катакомбы превратились в центр научной жизни Ленинграда.
Однако и здесь каждый день умирали несколько человек.
И это было закономерно, т.к.все работники Эрмитажа получали паёк,
обычный для всех ленинградцев.
Когда норма выдачи снизилась до 125 гр, Орбели неожиданно нашёл
неучтённый источник продовольствия. Во время проведения работ по маскировке
Эрмитажа в его кладовых обнаружилось значительное количество
льняного масла и клейстера.
Эти продукты были съедобными, и отныне на масле поджаривали мёрзлый
картофель, который выкапывали из-под снега на огородах, расположенных в
пригородах, а из клейстера готовили некий заменитель "мясного холодца".
"Летописцем" катакомбной жизни стал главный архитектор Эрмитажа
Александр Никольский.
В своём дневнике он день за днём описал их с женой жизнь в Эрмитаже,
куда они перебрались после месяца безпрерывных бомбёжек.
Как он вспоминает, "в свою первую ночь под этими прочными сводами
мы спали словно убитые".
Бомбоубежище N°-3 находилось под Итальянским залом, и по соседству
с их кроватями жил художник Г.С.Верейский, а всего в подвалах этого
крупнейшего в Европе музея обитало не менее двух тысяч человек.
Никольский как художник отличался неутомимостью.
В конце октября он начал делать зарисовки быта блокадников.
Затем, по мере того как город всё больше погружался в темноту и холод, он
стал по памяти рисовать сцены из жизни обитателей бомбоубежищ 3, 2 и 5.
В конце декабря там внизу прошла первая выставка его работ.
Художник разложил свои рисунки на койке и ближайшем столе в том углу,
где жил, и пригласил друзей.
Это был единственный в своём роде вернисаж:
друзья и коллеги ходили у рисунков в своих валенках и тёплых фуфайках,
дрожали от холода и рассматривали работы при свете трёх свечей.
"Победить наш город невозможно,- писал Никольский потом в своём дневнике.
- Лучше умереть, чем сдаться.
Я уверен, что блокаду скоро прорвут, и уже начал думать над проектом
триумфальной арки, которая будет приветствовать наши войска,
освободившие Ленинград".
Самое интересное, что его планы таки осуществились, и после войны
им был сооружён стадион им. Кирова в Приморском парке Победы.
Академик Орбели ежедневно совершал обход всех помещений Эрмитажа, но
в дни празднования юбилея Навои на время эту традицию прервал.
К тому же голод обострил ревматизм, от которого учёный страдал.
Особенно холодно было в кабинете с окнами на Неву, но Орбели оставался
на своём рабочем месте и трудился до тех пор пока не сгущались сумерки.
В декабре это означало всего 3-4 часа работы.
Однажды к академику пришёл посетитель - прославленный командир-подводник
капитан А.В.Трипольский. Они были давно знакомы - ещё с 1940 года, -
когда портрет капитана висел в Эрмитажной галерее Героев Советского Союза.
Орбели тепло приветствовал посетителя,снял очки,отложил книгу,
с трудом встал из-за стола и пригласил капитана спуститься вниз,
где было чуть теплее.
"Всё равно уже темно,чтобы работать",- сказал он.
Они прошли в полной темноте по коридорам и залам, причём, если бы не
академик,взявший моряка за руку,тот просто не смог бы ступить
в кромешной тьме и шагу.
Наконец они оказались в подземельной комнате Орбели.
Учёный зажег свечу, и воткнув в подсвечник с гордостью произнёс:
"Вот мой блокадный кабинет".
Там стояли лишь койка да стол, заваленный книгами.
Позднее,расставшись,Трипольский направился на набережную Невы.
Там,вмёрзнув в лёд,стояла "Полярная звезда" - в прошлом царская яхта,
а ныне корабль,на котором размещался штаб Балтийского флота.
Капитан разыскал старшего электрика.
- Вы знаете, что такое Эрмитаж ?
- Конечно,- ответил тот. его здание прямо перед нами.
Офицер рассказал об обстановке и жизни людей в здании..,и спросил,
нельзя ли перебросить туда с "Полярной" электрокабель, чтобы обеспечить музей
хотя бы электричеством.
- Минутное дело! - последовал ответ.
Через пару часов кабель был проложен прямо по льду.
Моряки, появившись в кабинете Орбели, включили лампу и...загорелся свет !
Академик захлопал в ладоши, как ребёнок .
Военные починили ему элетрообогреватель, так что учёный мог теперь
противостоять ревматизму.
С корабля дали электроэнергию в несколько комнат Эрмитажа, -
записал в своём дневнике Никольский...
К сожалению этот дар был строго лимитированным - на "Полярной звезде",
как и во всём городе,испытывали острую нехватку топлива для динамо-машин.
8 января(на 130-й день блокады) В.В.Калинин записал в дневнике :
"Я побывал в Эрмитаже. Как там грустно. Музейные работники исхудали,
лица их мертвенно-бледные, под глазами - мешки. Они сидят в жутком холоде
и работают при тусклом свете свечи.
Недавно в бомбоубежище умерли главный экскурсовод Сергей Рейнхардт
и его жена Ксения.
Сергей умер 6 января в окружении своих любимых книг.
Перед смертью он попросил, чтобы ему дали одну из редкостных книг.
и скончался , прижав к ней ладонь.
Ксения умерла сегодня.
Орбели выглядит особенно усталым и озабоченным".
Возможно, на состояние учёного сказалось то, что как раз в этот день
он получил две письменные заявки из Союза архитекторов и Музея этнографии
с одной и той же просьбой :
"Просим изготовить гробы".
Да, огромное количество материалов,заготовленных академиком
для упаковки ценных экспонатов, нашло в условиях голода новое применение -
их стали использовать для гробов.
И в начале Нового года основной работой техслужащих Эрмитажа
стало изготовление гробов для друзей.
Однако 8 января Орбели впервые вынужден был отказать в исполнении заявки,
т.к. плотник, работавший в Эрмитаже, умер.
У остальных просто не оказалось сил.
Отныне без гробов оказались и работники Эрмитажа.
Теперь,когда умирал кто-то из сотрудников музея - а умирали каждый день, -
тела просто выносили в коридор, и они лежали там до тех пор,
пока их не забирал оттуда попутный грузовик
или армейская похоронная команда.
Ленинград поистине стал городом смерти .
29 декабря 1941-го Лукницкий записал в дневнике - как ему сказали
10 дней назад, в городе смертность достигла шесть тысяч человек в сутки..
В том декабре Ленинградцы по-прежнему жили надеждами..,
особенно укрепившимися после прибавки к пайку 75 грамм хлеба,
и веря в свою дорогу , которую именно в январе 42-го
впервые стали называть "Дорогой жизни".
"900 дней.Дневник Ленинградской блокады."
Гариссон Солсбери/Смоленск."Русич"/2004.
P.s. А тот юбилей Алишера Навои (как замечал автор) тогда
не отмечали нигде, даже и на родине поэта...
Другие статьи в литературном дневнике:
