Мне важно рассказать

Архив Тимофеевой: литературный дневник

эту историю именно сегодня.
Я выросла в семье, которая ненавидела евреев. Ненавидела просто так, нипочему, страстно и абсолютно бескорыстно. Ненависть эта была тем более странной, что личного общения с евреями в моей семье было - два.


Один помог моей бабке после того, как дед свалил к молодухе, бросив ее, едва умеющую читать, с четырьмя детьми и коровой, поделив поровну даже прищепки. Второй приехал в наши ****я управлять сахарным заводом, и весь поселок гудел «У него бежевый замшевый пиджак, а в паспорте так и написано - еврей». А так-то вообще в Центральном Черноземье с евреями было туго. Что ни в коей мере не мешало моим родственникам трястись, да не от страха ни разу, при одном только их упоминании.


Не видевшая ни единого живого еврея, я, конечно, тихонько задалась вопросом: а что такое-то? Тихонько - потому что спросить прямо было не у кого.
Кроме книг.
Одной книги вообще-то.


Это были воспоминания Романа Полански, напечатанные в каком-то толстом журнале времен перестройки. Меня даже сейчас накрыло тем убийственным ужасом, который я испытала, впервые читая о том, что Полански пережил ребенком в Варшавском гетто.
Собственно, больше я из его книги ничего и не запомнила - ни Голливуд, ни личную жизнь, ни рассуждения о кино. Только мальчика, которого хотели убить - нипочему.
Потом было много других книг и много реальных живых людей, и мой первый главный редактор Яков Моисеевич Платек, который…


Слушайте, семнадцатилетняя маугли в Москве 90-х - легкая добыча, никем нелюбимая, никому не нужная, с мешком неосознаваемых проблем и нелепой гордостью на пустом месте.


Вот какой я была - я и тысячи таких же голодных, глупых, спесивых и до смерти испуганных девчонок, готовых прильнуть к любому, в ком увидят хоть тень ласковости.

Мне повезло. Вот тут правда повезло, или, может, жизнь решила преподать мне добрый урок.


Многие хотели мне помочь. Многие помогали. Но только евреи, только они не хотели с меня за эту помощь ничего. Потому что для них я была - ребенком. Для взрослого мужчины Якова Моисеевича я была - дитём. Для Бориса, Лёни, Баси, Изы - дитём. Непутевой малышкой, не знающей ни себя, ни жизни. О которой просто надо позаботиться. Накормить. Приодеть. Утереть сопли. Иной раз и прикрикнуть. Просто мать вашу позаботиться, ничего не требуя взамен, даже быть хорошей. «Маленькая бузит». Так они про меня говорили в редакциях и литчастях московских театров.

Когда меня отправили в гремевшую тогда «Геликон-оперу» на премьеру «Травиаты», ко мне вышел молодой парень, такой молодой, что я выпучила глаза: вы - режиссер?? А вы критик? - изумился Дмитрий Бертман. Это было время, когда я, вопреки всему и прежде всего собственной безголовости, впервые осознала свою ценность. Не своего юного тела и такой желанной для уродов беззащитности, а себя как личности, своих способностей, своего разума.


Я была дурой. Я воспринимала эту заботу либо как должное, либо раздраженно: никакая я не «маленькая»! Лишь спустя много лет я поняла, что Яков Моисеевич и его друзья дали мне прожить хотя бы часть моего непрожитого детства. В одичавшей, голодной, опасной Москве 90-х.


Но вот что я понимала даже тогда своим скудным умишком - что в каждом из них сидит нечто мне недоступное: память о мальчиках и девочках, которых хотели убить и убивали - нипочему. За то, что они евреи. То, что ужаснуло и заставило заледенеть меня, читавшую книгу Полански, для них было частью… даже не знаю. Частью их самих. Которую ни забыть, ни отрезать. И, возможно, именно поэтому я была для них «маленькой» - без оглядок на мою кровь, мои корни, мою юность и мою глупость. Детей надо хвалить, детей надо любить, детям надо помогать, говорила одна типичная еврейская мама, подкладывая мне в тарелку куски побольше, не стесняйся, детка, кушай как следует.


Длинно получилось, простите.
Все можно было выразить гораздо короче: евреи, я с вами.
Сегодня и всегда.


Алла Боголепова



Другие статьи в литературном дневнике: