Не все печи погасли
Willi
Часть 1.
«Для тебя, бабка, ещё не все печи погасли!»
Пришло (с похоронкой) время рассказать вам одну примечательную историю о части русского фашизма и бытовом антисеметизме.
Был такой момент в моей жизни, когда я был занят в социальной службе. (Как бы вы не относились к Красному Кресту сейчас, эта служба была, есть и останется той, что спасает жизни тем или иным способом)
Однажды, в простой и ничем не примечательный будний день, мне было поручено помочь одной престарелой даме, которая не понимала другого языка, кроме русского. Ей требовался переводчик во время её нахождения в больнице при подготовке к операции на позвоночнике.
Мне сообщили, что у неё "не стало родственника, который ей помогал ранее" и она обратилась за помощью в соцслужбу.
Я несколько раз созвонился с Тамарой (так её зовут) и, выехав за ней на другой конец города, уже стоял под окнами её дома.
Вышла сгорбленная старушка лет 80-ти, я помог ей дойти до машины и усадить на заднее сидение.
Пока мы ехали в лечебное учреждение, эта, казавшаяся мне вначале молчаливой, маленькая женщина болтала без умолку. За примерно три четверти часа я, почти не вступая в беседу и сосредоточившись на интенсивном движении середины дня в центре города, узнал что она родом из Харькова, что эмигрировала по еврейской линии, что она бывший инженер с КБ, что у неё был муж военный (хороший, но пьющий), что он знал немецкий как украинский и русский, что до того она была за ним как за каменной стеной, что зять тоже бывший военный из Питера, с дочерью они познакомились в Москве, когда она была там пела, да-да есть единственная дочь и она певица, что существует прекрасная внучка, которая пошла по стопам бабушки и теперь она свет для Тамары в отмеренном ей конце пути угасающей жизни старушки-вдовы.
В больнице не было ничего интересного, но когда мы уже закончили и пошли к выходу, она сжала мою руку (я помогал ей, ступая рядом, хотя она была с роллатором) и потянула на себя.
Инстинктивно остановился и оглянулся в её сторону.
В глазах Тамары стояли слёзы.
Я поспешил успокоить женщину, но она ещё сильнее сжала мою руку и, всхлипнув, сказала тихим скрипучим голосом:
«Боже... Как он похож на Валеру!»
На мой удивлённый и озадаченный взгляд пояснила тут же: «Ну... Помнишь, я рассказывала. Ну, на зятя моего похож.»
Я кивнул, показав, что понимаю.
Она постояла ещё пару секунд, дёрнула головой, как-то резко и грубо отёрла слёзы, понурила голову и пошла вперёд.
Мы доехали домой в молчании, она не проронила ни слова.
Прошло ещё несколько раз, когда я занимался здоровьем Тамары: раз привозил лекарства, раз звонил в больницу, чтобы узнать данные по назначенной операции, раз возил её к врачу-анастезиологу.
В этой поездке (врач был не далеко), она успела мне рассказать свежий случай, что с ней приключился.
Полагаю, она была изрядно расстроена и сейчас станет ясно почему.
Она, как бы между прочим спросила у меня, бывал ли я в музеях холокоста.
Я ответил, что бывал.
И сейчас же её будто прорвало:
С явной обидой она хаяла своего зятя, когда он с семьёй (дочь и внучка) посетил её на днях. И такой он и сякой, говорит. Тут же, сбиваясь, она описывала и ранние их ссоры.
«Он», говорит, «ненавидит меня!»
Здесь я влез со своей ремаркой:
«Знаете Тамара, кое-где, из того что я слышал, он был в общем ни при чём и Вы явно лезли к дочери под одеяло...»
Она замолчала на мгновение, осеклась и, немного заикаясь, сказала:
«Сп...пасибо за честность, Вилли... Но... Ты... Ты не знаешь, какой он человек! Он... Он мне всегда, при моей дочке, при внучке... Он говорит "Для тебя, бабка, ещё не все печи погасли!"... Ты... Ты... Как... Как ты себе можешь... Да как это можно понимать ещё?!» и она в голос зарыдала.
Я остановил машину и успокаивал её довольно долго.
Примерно через месяц с нашей первой встречи, я вновь приехал поработать таксистом-переводчиком: На этот день была назначена операция.
Тамара Э. разместилась на сидении и, не успел я тронуться, сообщила скороговоркой, будто репетировала речь:
Далее в части 2 ;;
«Валера то знаешь, сказал что мы твари еврейские. Помнишь? Хаха! Да поругался с Викой и уехал в Россию. Представь!? Скот, вот как это? Значит жил 20 лет и не видел, что мы твари и евреи?! Вика говорит, он начал запираться в комнате, смотрел телевизор русский, перестал спать в одной с ней кровати. И, представь, эта скотина взяла и уехала! Да знаешь что сказал?! Говорит, и вы все и Володя Зеленский, все вы одной масти. Вы, говорит, на Россию напали и эта сраная Германия с Америкой и поляками, что Россия его родина, она в опасности. Какая опасность?!
Сиротинушка идиот!
Ой, да я говорила что он сирота. Помнишь?
А?
Нет!?
Ну наверное забыла сказать. Ой, да сирота он, сирота. Я уж точно не помню, но кажется жил с бабушкой в Белгороде или там где в области, а вот потом получил красный диплом и его там как то отправили учится в Питер в артилеристское, а он в отпуске был и в Москву поехал. Ну да там с Викой и познакомились.
А... Ну да, это ты знаешь.
Ну и вот, представь!
Взял вот так и уехал! С работы даже не уволился, психанул что-то одним вечером, собрал сумку и всё. Вика потом два дня искала, он на телефон не отвечает. В полицию заявила. Ей вот недавно звонили, сказали что по их данным он пересёк границу ЕС и въехал в Беларусь. Ну уж наверное, скот, в Россию поехал. Куда ж ещё?! Всё говорил дочке что родина в беде... Скот!»
Мы приехали. Я успокоил бабульку и проводил её по коридорам и кабинетам.
Напоследок она сообщила, что заберёт из больницы её дочь, они уже договорились.
Минул год примерно.
И вот меня просят сгонять к уже известной мне Тамаре.
Я, немного в приподнятом настроении, с мыслью что сейчас буду её поздравлять с удачно прошедшей операцией, еду к ней.
Жду, она выходит из парадной.
Приветливо улыбается, почти не хромает и не горбится, но роллатор, по привычке, не отпускает.
Садимся в машину.
Едем.
Она молчит минут десять.
И потом, после дежурных "Как дела, как дети, как жена, как работа" и, на мой встречный вопрос о том же, сходу выдаёт с дрожащей ноткой справедливого металла в голосе:
«И знаешь таки что с Валеркой то?!
А Валера всё.
Сгорел Валера.
Хаха.
Поехал с контрактом на войну, скот. Хотел, наверное, там евреев убивать. Или чего он там защищать поехал, защитничек. Так он там сгорел! Пишут Вике, что труп сильно обожжён, он там не то около бочек стоял с бензином, не то около снарядов. Не знаю. Сгорел Валера. А я Вику успокоила. Она похоронку спрятала от дочери пока.
Говорю ей...
Сказала: Кто желает сгореть в печах близким, того печи сами находят. И поделом ему. Фашист он был, Валера скот. Фашист!»
Конец.
Вот такая история.
О пропаганде или о антисемитизме?
Или о чём ещё?
Может просто о вирусе Империи?
Translate post
Другие статьи в литературном дневнике:
