История скреп

Архив Тимофеевой: литературный дневник

На фотографии - могила писателя Петра Павленко на Новодевичьем кладбище. Сейчас ни один человек, который приходит на экскурсию, не может вспомнить его произведений. А ведь товарищ Павленко - четырежды (!) лауреат Сталинской премии. Но в русскую литературу он, конечно, вошел не своими производственными романами, а тем, что именно он написал донос на Осипа Мандельштама и даже подсматривал в замочную скважину за пытками ("допросом") над поэтом: "Он из любопытства принял приглашение своего друга-следователя, который вёл дело О. М., и присутствовал, спрятавшись не то в шкафу, не то между двойными дверями, на ночном допросе… Павленко рассказывал, что у Мандельштама во время допроса был жалкий и растерянный вид, брюки падали — он всё за них хватался, отвечал невпопад — ни одного чёткого и ясного ответа, порол чушь, волновался, вертелся, как карась на сковороде, и тому подобное…"


Где могила Мандельштама? Братская могила во Владивостоке. Богом забытое место, не добраться. Даже дата смерти великого русского поэта сейчас под сомнением. А этот упырь Павленко лежит себе на Новодевичьем под памятником работы великого Коненкова.


К чему я это вспомнил? Вчера на Троекуровском кладбище похоронили другого упыря - Филиппа Бобкова. Пару дней назад в Москве "в окружении любящей семьи" на 94 году жизни скончался начальник 5 управления КГБ, отвечавший за борьбу с инакомыслием. Именно он травил Бродского и Солженицына, принимал решение о высылке из страны Вишневской и Ростроповича, отправил в ссылку в Горький Сахарова. И вплоть до своей смерти этот человек был уверен, что всё делал правильно. Они-де враги России и "сотрудничали с Америкой". В интервью 1998 года он даже Евтушенко в американские агенты записал.
Я предполагаю, что умер он в полной уверенности в своей правоте, а отечество наше богоспасаемое устроит ему сейчас пышные похороны (гэбэшники по понятным причинам сейчас в фаворе).
В романе Евгения Водолазкина "Авиатор" есть похожий персонаж, который издевался над заключенными в лагере, а теперь, дожив до 100 лет, смотрит в глаза выжившему, которого он бил сапогами по лицу и заставлял пить собственную мочу, с самодовольной уверенностью, что делал всё правильно. И не испытываешь ты к нему ни жалости, ни даже злости. Только гадливость. И еще, пожалуй, страх.



Другие статьи в литературном дневнике: