***Александр Кабанов - украинский поэт. ВЗАЙМЫ
Портвейн взаймы. Брожение умов, всех революций, книг, картин, музыки; Всех женщин зацелованные лики;. в моей печали обретают кров. Еда взаймы. Вот пища для идей! Сравнение - удел живых предметов: я голоден, как тысяча людей, для тысячи людей ты - фиолетов. Пивная речь тюрьмы и кутерьмы, бессмертна в нас небритая харизма! И ты, взаймы - земля моя, Отчизна? И ты, моя любимая, взаймы?
Портвейн хорош. Провизия сытна, Счастливых дней - не мало и не много; Мы все - взаймы у жизни. И она - У нас взаймы. Как Бог займы у Бога; ***** я шепотом выращивал мосты - меж двух отчизн, которым я не нужен; Поэзия - ордынский мой ярлык, мой колокол, мой вырванный язык; на чьей земле я буду обнаружен? В какое поколение меня швырнет литературная возня? Да будет разум светел и спокоен. Я изучаю смысл родимых сфер: ; пусть зрение мое - в один Гомер, пускай мой слух - всего в один Бетховен;
2 Слюною ласточки и чирканьем стрижа над головой содержится душа и следует за мною неотступно. И сон тягуч, колхиден. И на зло мне простыня - галерное весло: тяну к себе, осваиваю тупо; С чужих хлебов и Родина - преступна; над нею пешеходные мосты врастают в землю с птичьей высоты! Душа моя, тебе не хватит духа: темным-темно, и музыка - взашей, но в этом положении вещей есть ностальгия зрения и слуха! Говорящий колодец
Донкихочется мне: сквозь лазурные выи степей, сквозь лозу винограда, примятую лаем овчарок, возвратиться к тебе, азиатских пригнать лошадей, запах страсти одеть в раскаленную кожу гречанок. Задремаю в тебе, словно жертвенный нож в глубине голубиных очей. И в ничейных объятьях шалавы утомленно проснусь, потому что почудилось мне: заунывная степь и степенная поступь расправы надо мной и тобой. Расставание - легче любви, здесь, в таврийском краю, населенном травой и людьми, сердце - тише воды, а чуть выше моей головы - говорящий колодец, который оставили мы. Опускаешь ведро, выпускаешь лебедку из рук, и она улетает, звеня, улетает на юг, и тяжелая цепь так тебе благодарна, мой друг, за пустую свободу - издать металлический звук. Быть непонятым - это избитый удел меньшинства, Темнота не влюбилась, а просто впервые ослепла. Донкихочется мне: и колодец диктует слова, разбавляет водой, укрепляет присутствием пепла;
***** Вельветовый ливень: в протертые локти влетают стрижи, загулявшие в октя- бредешь, или бредишь Крещатиком, или бульваром, промокшим до всех сухожилий. Бредешь незнакомый, тревожный, рубежный, еще не прочитанный и неизбежный, стыдобную шляпу надвинув на брови; А рядом - рябина, одетая в броне- жилет, прилетевший с захваченных гор, суровою ниткой прошитый в упор. Порывистый ветер. Дрожание жести. В собачьих глазах - тишина против шерсти. Рябина а-ля Рабинович картавит, почуяв погромы в еврейском квартале. Броженье пружин в глубине горсовета, мужское запястье кремлевского цвета - из автомобиля (размером с кровать). И ливень, как будто на всех наплевать; *****
Мы все - одни. И нам еще не скоро - усталый снег полозьями елозить. Колокола Успенского собора облизывают губы на морозе. Тишайший день, а нам еще не светит впрягать собак и мчаться до оврага; Вселенские, детдомовские дети, Мы - все одни. Мы все - одна ватага. О, санки, нежно смазанные жиром домашних птиц, украденных в Сочельник! Позволь прижаться льготным пассажиром к твоей спине, сопливый соплеменник! Овраг - мне друг, но истина - в валюте свалявшейся , насиженной метели; Мы одиноки потому, что в люди другие звери выйти не успели. Колокола, небесные подранки, лакают облака. Еще не скоро - на плечи брать зареванные санки и приходить к Успенскому собору; ***** Вечно-зеленая накипь холмов. Алиготе; Словно кофейник, забытый на общей плите, берег, предчувствуя море, сбегает во вне, - ближе к волне, в лошадиной своей наготе. Стол полирован. Сельдью прижат сельдерей, Брынза, еще не расстрел, но бледна и дырява, и репродуктор орет, и орава детей; И на иконе вырванных с мясом дверей - влажный язык волкодава; Вот и налили, и выпили, морщась в рукав, сквозь волосатые ноздри пары выдыхая. ;Что там с погодой?; Хозяин трактира лукав - снова налив, отвечает: ;Погода плохая;;
Каждый по-своему жив и по-своему прав, но почему не посажен на цепь волкодав?
Сломай себе ветку масличную... Все игрища наши, ристалища И створками щёлкают мидии горячую искру, — и дар его Без имени, даже без отчества — где, греясь украденной старкою, ты в сон погружаешься с курами. © Copyright: Ольга Заря 2, 2017.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
