Может, мир до вируса был ненормальным?Нобелевская лауреатка Ольга Токарчук о карантине. Эссе "Окно" Уже долгое время для меня мира было слишком много. Слишком много, слишком быстро, слишком громко. Так что у меня нет "травмы уединения", и я не страдаю от того, что не вижусь с людьми. Я не жалею о том, что закрылись кинотеатры, мне все равно, что не работают торговые центры. Я переживаю, только когда думаю обо всех тех, кто потерял работу. Когда я узнала о том, что вводят профилактический карантин, то почувствовала что-то вроде облегчения – и знаю, что многие люди чувствуют то же самое, хотя стыдятся себе в этом признаться. Моя интроверсия, подавляемая и изнуренная диктатом сверхактивных экстравертов, отряхнулась и вышла из шкафа. Из окна я наблюдаю за соседом, деловым адвокатом, который еще совсем недавно уходил на работу в суд с мантией, закинутой на плечо. Теперь же он в мешковатом спортивном костюме сражается с ветками на заднем дворе, наверное, убирает. Я вижу пару молодых людей, выгуливающих старую собаку, которая с прошлой зимы еле ходила. Ее лапы дрожат, а они терпеливо ее сопровождают не спеша. Мусоровоз с громким шумом забирает мусор. Конечно же, жизнь продолжается. Но в совершенно другом ритме. Я навела порядок в шкафу и убрала все прочитанные газеты в контейнер для бумаги. Я пересадила цветы. Забрала велосипед из ремонта. Получаю удовольствие от готовки. В памяти упорно всплывают образы из детства, когда времени было намного больше и его можно было "тратить впустую", часами смотреть в окно, наблюдать за муравьями, лежать под столом, воображая, что это арка. Или читать энциклопедию. Разве мы не вернулись к нормальному ритму жизни? А что если не вирус является нарушением нормы, а как раз наоборот – беспокойный мир до его появления был ненормальным? Вирус напомнил нам о том, что мы так страстно отрицали: мы хрупкие существа, созданные из самой деликатной материи. Что мы умираем, мы смертны. Что мы не отделены от мира нашей "человечностью" и уникальностью, а мир – это своего рода великая сеть, в которой мы связаны вместе с другими невидимыми существами нитями зависимости и влияния. Что мы зависим друг от друга и, несмотря на то, откуда мы родом, на каком языке говорим и какого цвета наша кожа, мы все болеем одинаково, мы все так же боимся и так же умираем. Он заставил нас понять, что, независимо от того, насколько слабыми или уязвимыми мы себя чувствуем, вокруг нас есть люди, которые еще слабее и нуждаются в помощи. Он напомнил нам, насколько уязвимы наши родители, бабушки и дедушки и насколько они нуждаются в нашей заботе. Он показал нам, что наша лихорадочная мобильность угрожает миру. И он задал нам вопрос, на который нам самим редко хватало смелости: что же мы на самом деле ищем? Страх перед болезнью увел нас с этого зацикленного пути и напомнил о существовании гнезд, из которых мы вышли и где чувствуем себя в безопасности. И какими бы большими путешественниками мы ни были, в ситуациях как эта мы всегда будем возвращаться домой. Нам открылась печальная истина: в момент особой опасности мышление возвращается к категориям закрытости и исключительности в отношении наций и границ. В этот трудный период выяснилось, насколько слаба идея европейского сообщества на практике. Союз отказался от общей борьбы, делегируя решения во время кризиса национальным государствам. Я считаю закрытие национальных границ самым большим провалом этого несчастного времени – старые эгоизмы вернулись вместе с разделением на "свой" и "чужой", и это как раз то, с чем мы боролись в последние годы, надеясь, что этого никогда больше не случится. Страх перед вирусом автоматически спровоцировал простейшие атавистические убеждения, что во всем виноваты чужаки и они всегда откуда-то несут угрозу. В Европе вирус "откуда-то", он не наш, он чужой. В Польше все, кто возвращается из-за границы, становятся подозреваемыми. Волна закрытых границ и чудовищные очереди на пунктах пересечения, вероятно, были шоком для многих молодых людей. Вирус напомнил: границы существуют и cтоят хорошо. Я также боюсь, что вирус напомнит нам еще одну старую истину о том, насколько мы не равны. Некоторые из нас полетят на частных самолетах в дом на острове или уединятся в лесу, пока остальные останутся в городах, будут управлять электростанциями и водопроводными станциями. Другие будут рисковать своим здоровьем, работая в магазинах и больницах. Кто-то заработает на эпидемии, а кто-то потеряет все, что заработал в жизни. Грядущий кризис может подорвать те принципы, которые казались нам стабильными; многие страны не справятся с этим, и перед лицом их распада возникнут новые порядки, как это часто бывает после кризисов. Мы сидим дома, читаем книги и смотрим сериалы, но на самом деле мы готовимся к великой битве за новую реальность, которую мы даже не можем себе представить, но осознаем, что ничто уже не будет таким, как прежде. Ситуация принудительного карантина и изоляции семей дома может заставить нас осознать то, что мы не хотели бы признать: семья нас изнуряет, брачные узы давно исчезли. Наши дети выйдут из карантина с интернет-зависимостью, а многие из нас осознают бессмысленность и тщетность ситуации, в которой кроется механичность и инерция. Что если число убийств, самоубийств и психических заболеваний возрастет? На наших глазах цивилизационная парадигма – мы венец творения, мы можем все, мир принадлежит нам, – сформировавшая нас за последние двести лет, исчезает как дым. Наступают новые времена. ************** Взято из Лит.дневника Зинаиды Поляковой (Минск).
© Copyright: Мила Григ, 2020.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
