Джордж Р. Р. Мартин*Любовь же, как я узнал теперь, не всегда бывает мудра. Она способна привести нас к безумию, и все же мы следуем зову своего сердца, куда бы оно нас ни вело.* Буря мечей "...Выбор слов, умеренная стремительность периода, богатство рифм, звонкость строки - все, что мы беспомощно называем формой произведения, находили в Теофиле Готье яркого ценителя и защитника. В одном сонете он возражает "ученому", пытавшемуся умалить значение формы: Но форма, я сказал, как праздник пред глазами: Фалернским ли вином налит или водой Не все ль равно! Кувшин пленяет красотой! Исчезнет аромат, сосуд же вечно с нами. И это он провозгласил беспощадную формулу "L'art robuste seul a l' ternit 52, пугающую даже самых пылких влюбленных в красоту. "...тогда было распространено суеверие, будто поэтическому творчеству можно научиться в 10 - 15 уроков. Желающих стать стихотворцами появилось в то время великое множество. Питер внезапно оказался необыкновенно богат всякими литературными студиями, в которых самые разнообразные граждане обоего пола (обычно очень невысокой культуры) собирались в определенные дни, чтобы под руководством хороших (или плохих) стихотворцев изучать технику поэтической речи. Так как печатание книг из-за отсутствия бумаги в те дни почти прекратилось, главным заработком многих писателей стали эти занятия в литературных кружках. Гумилев в первые же месяцы стал одним из наиболее деятельных студийных работников, и хотя он никогда не старался подольститься к своим многочисленным слушателям, а, напротив, был требователен и даже суров, все они с первых же дней горячо привязались к нему, часто провожали его гурьбой по улице, и число их из недели в неделю росло. Особенно полюбили его пролеткультовцы. Между тем курс его был очень труден. Поэт изготовил около десятка таблиц, которые его слушатели были обязаны вызубрить: таблицы рифм, таблицы сюжетов, таблицы эпитетов... от всего этого слегка веяло средневековыми догмами, но это-то и нравилось слушателям, так как они жаждали верить, что на свете существуют устойчивые, твердые законы поэтики, не подверженные никаким изменениям, - и что тому, кто усвоит как следует эти законы, будет наверняка обеспечено высокое звание Поэта (счастье, что сам-то Гумилев никогда не следовал заповедям своих замысловатых таблиц). Даже его надменность пришлась по душе его слушателям. Им казалось, что таков и должен быть подлинный мастер в обращении со своими подмастерьями. Гумилев с самого начала уведомил их, что он "синдик "Цеха Поэтов", и хотя слушатели никогда не слыхали о синдиках, они, увидя его гордую осанку, услышав его начальственный голос, сразу же уверовали, что это очень важный и многозначительный чин. В качестве синдика он, давая оценку тому или иному произведению студийца, отказывался мотивировать эту оценку: "Достаточно и того, что ваши строки одобрены мною" или "Ваше стихотворение я считаю плохим и не стану говорить "почему"." "Да, учиться писать стихи было трудно. Тем более, что Гумилев нас никак не обнадеживал. - Я не обещаю вам, что вы станете поэтами, я не могу в вас вдохнуть талант, если его у вас нет. Но вы станете прекрасными читателями. А это уже много. Вы научитесь понимать стихи и правильно оценивать их. Без изучения поэзии нельзя писать стихи. Надо учиться писать стихи. Так же долго и усердно, как играть на рояле. Ведь никому не придет в голову играть на рояле не учась. Когда вы усвоите правила и проделаете бесчисленные поэтические упражнения, тогда вы сможете, отбросив их, писать по вдохновению, не считаясь ни с чем. Тогда, как говорил Кальдерон, вы сможете запереть правила в ящик на ключ и бросить ключ в море. Теперь же то, что вы принимаете за вдохновение, просто невежество и безграмотность". Где б звонкой птицей, розовым кустом Неведомое счастье промелькнуло. Я ждал его за каждым перекрестком, За каждой тучкой, выбежавшей в небо, И видел лишь насмешливые скалы Да ясные, бесчувственные звезды. А знаю я - о, как я это знаю! Что есть такие страны на земле, Где человек не ходит, а танцует, Не знает боли милая любовь. - Что же, гражданин лектор, помогает писать хорошие стихи? - По-моему, вино и женщины, - спокойно ответил гражданин лектор. Тем, кто знает сложное поэтическое мировоззрение Гумилева, конечно ясно, что такой ответ мог иметь целью только подразнить "начальство"... По окончании лекции комиссар попросил Гумилева прекратить занятия в студии Балтфлота.Кто из петербуржцев не помнит какой-то странной, гладким мехом наружу, шубы Гумилева с белыми узорами по низу (такие шубы носят зажиточные лопари). В этой шубе, в шапке с наушниками, в больших тупоносых сапогах, полученных из КУБУ (Комиссии по улучшению быта ученых), важный и приветливый Гумилев, обыкновенно окруженный учениками, шел на очередную лекцию в "Институт живого слова", Дом искусств, Пролеткульт, Балтфлот и тому подобные учреждения. Лекции он, как и все мы, читал, почти никогда не снимая шубы, так холодно было в нетопленых аудиториях. Пар валит изо рта, руки синеют, а Гумилев читает о новой поэзии, о французских символистах, учит переводить и даже писать стихи. Делал он это не только затем, чтобы прокормить семью и себя, но и потому, что любил, всем существом любил поэзию и верил, что нужно помочь каждому человеку стихами облегчить свое недоумение, когда спросит он себя: зачем я живу? Для Гумилева стихи были формой религиозного служения... © Copyright: Ларинька Ларими, 2017.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
