"В «Цехе поэтов» я познакомился с Осипом Мандельштамом, одним из лучших поэтов моего поколения. Это было существо более совершенное, чем люди. Он слушал собеседника, опустив длинные ресницы своих глаз, так, как будто прислушивался не к словам, а к тому, что было скрыто за словами говорившего, может быть от этого его реплики так часто были неожиданны, и он произносил их с оттенком какого-то недоумения, как будто спрашивая, то ли услышал... Он был не красив, но обаятелен — и прелестный, в особенности когда жмурил глаза и склонял голову набок, наподобие какой-то птицы. Почему-то все, более или менее близко знавшие Мандельштама, звали его «Оськой»; а между тем он был обидчив и торжественен. Торжественность, пожалуй, даже была самой характерной чертой его духовного строя; этот маленький ликующий еврей был величествен — как фуга".
Очень похожую характеристику о внешности и поведении Осипа Эмильевича оставил литературовед Константин Мочульский:
"Тоненький, щуплый, с узкой головой на длинной шее, с волосами, похожими на пух, с острым носиком и сияющими глазами, он ходил на цыпочках и напоминал задорного петуха. Появлялся неожиданно, с хохотом рассказывал о новой, свалившейся на него беде, потом замолкал, вскакивал и таинственно шептал: «Я написал новые стихи». Закидывал голову, выставлял вперед острый подбородок, закрывал глаза, - у него были веки прозрачные, как у птиц, и редкие длинные ресницы веером, — и раздавался его удивительный голос, высокий и взволнованный, его протяжное пение, похожее на заклинание или молитву".
