Геннадий Русаков. Я это всё уже когда-то где-то
Опять гудит гоньба, и мечутся народы.
Отболевает век, и кровь идёт на кровь.
Последние мои, недобранные годы!
Вы злы и тяжелы, как поздняя любовь.
Что делать со страной, лишённой чувства меры?
Опережая срок, вот-вот сорвётся в мах.
И снова будут петь районные гомеры
ахейскую татьбу и рыжих андромах.
По слухам, нынче смутны времена.
Полпуда гречки запасла жена.
Продержимся, не завелись бы мыши.
Опять Отрепьев бродит за Окой —
конечно, вор, но с манкой и мукой.
И мыла девкам обещала Мнишек.
Я плачу над страницами времён,
в которых жил, и помню сто имён
моих расстриг с перекалённой бровью.
Мне на душеспасителей везло:
они с колом добро вели на зло.
А завершалось, как обычно, кровью.
Ей-богу, нет беспомощней страны,
где все по беззащитности равны
перед рукотворимою судьбою!
И я дожил почти что до седин,
а все пути наставились в один:
от слова — к делу, то есть к мордобою.
Такой большой, такой нелепый век…
Я жил, я жив, а те осели в снег,
пошли в распыл, в усушку и усечку.
Что ж, продолжайте, скорбные мои:
вершите казни, празднуйте бои…
А я пойду и пересыплю гречку.
1996 г.
Не соблазняй меня соблазном повторенья!
Я рано пролистал письмовники времён.
Напрасно слышит слух. Напрасно видит зренье.
Напрасен пересчёт названий и имён.
Нет правых на земле. И я мой век обидел.
Опять гудит гоньба. Зачем — в который раз?
Я это всё уже когда-то где-то видел…
Но слушаю слепцом записанный рассказ.
* * *
Падает птица в колодец двора —
это у птицы такая игра.
Господи боже, неужто пора?
Милая птицей по небу плывёт.
Милая где-то на небе живёт.
Встану к окну, наклонюсь, позову:
— Милая,
славно я нынче живу?
Геннадий Русаков
Род. 15 августа 1938 г.
Другие статьи в литературном дневнике:
