"то ли боги неканонические,
то ли таблицы анатомические"
Алексей Парщиков. "Землетрясение в бухте Цэ"
i
Когда тире медвежьих стоп
отбили точки Морзе уху,
старик разбил корыто об
старуху.
Ударил бабку дед наискосок;
она подобно щели меж досок
глотала щепки, воздух, и песок
землянки, где скрывал изнанку склеп.
Вблизи увидев драму, я ослеп,
зато протуберанцы и светило
прозрели и сумели подытожить:
корытом старика разворотило
старуху — тоже.
ii
На горизонте последних открытий
двое лежали в разбитом корыте.
Каждому смерть поубавила прыти,
жизнь иногда щекотала ступни
антагонистов усами кота
Шрёдингера с монотонностью дрели.
Бодрый кузнечик вовсю стрекотал,
слышались птиц перелётные трели.
Двое молчали и в небо смотрели.
Там начинали скучать облака,
Баба-яга рисовала плакат
для феминисток на мётлах, лакал
вечный Кощей питие домостроя,
уточку кликали Гензель и Гретель,
и репетировал песенку Роя
Орбисона — популярную «Pretty
Woman» — спасатель в казённом берете.
Я восстанавливал конус
зрения после удара.
Смежная пара радаров
сопровождала икону,
где полимера двойные спирали
плоть усмиряли и неба панно
на горизонте собой подпирали,
чтобы корыту досталось оно.
iii
Я направился в сторону от
расщеплённой корытом четы.
В огороде пырей и осот
превышали среду обитания,
будто бросила якорь Британия
за Байкалом в районе Читы.
Я бродил по траве между грядок,
сорнякам "motherfuckers" сказал.
Неустойчивый миропорядок
охраняло дурацкое пугало,
рядом с ним по-приятельски пукала
утолившая голод коза.
Вместе с ней вспоминал я азы
и условности явки с повинной,
но нашёптывал грешный язык:
шесть рогов вместо двух у козы,
и зовётся она Серафимой.
У козы на посылках «Моссад»
и агент 007 из Британии.
Вот тогда повернул я назад,
чуть поодаль запущенный сад
ретранслировал вод трепетание.
iv
Констатировали мелкие детали —
всё существенное ранее открыто.
В пику небу старики прочнее стали,
потому они нисколько не устали
от землянки и разбитого корыта.
Устрашал обычно тех девятый вал,
кто всегда стремился быть внутри картины.
Я стоял недвижно и осознавал,
что пути корыта неисповедимы,
что, пытаясь часть иконы в гены встроить,
моего повествования герои
подпирали небо или умирали
по спирали.
27.09.2020
После дождичка в четверг
"Чудо-юдо: нежный граф
Превратился в книжный шкаф!"
Иосиф Бродский. "Представление"
Wine is in, truth is out
Кролик Роджер, welcome; утро, на
who йошкар-олинского кота,
слушай, что мурлычет нагота
эвфемизма муторно.
Всходит, как всегда, наискосок
солнце по настилу из досок,
смешивает квантовый песок
с кварцевым оконного стекла.
В сердце затупляется игла
страха, и похмелье между делом
под горластой галки ариозо
сращивает авторское тело
с плотью Берлиоза.
Залпом неразбавленное виски
пью, жена рожает в муках визги,
тёща — бредни о гражданском иске,
тесть глотает слюнки и тишком
в Teacher’s подливает керосин.
Вижу вместо глянца на обоях
мене, мене, текел, упарсин,
спешно покидаю поле боя
в качестве отпетого плейбоя.
Бинго! После дождичка в четверг
девушки с утра танцуют тверк,
искры рассыпает фейерверк —
праздник доброй памяти Эрнеста
(наш район напоминает эрг —
сволочью засиженное место).
Вскрикиваю "scooby-dooby-doo!"
и навстречу к празднику иду.
Face контроля смотрит люто
сквозь игольное ушко
на паломника с душком.
Я ссылаюсь на верблюдов,
ибо каждый camel пенных кружек
от Владивостока до Карпат
знает, что судьбиной перегружен
странник и воистину горбат.
Милосердствуют. Вхожу,
восхищаюсь, как юнец,
танцем девушек, ажур
трусиков приводит в трепет,
лапоплещет под конец
размножающийся rabbit
соблазнительной картине
вместе с выводком крольчат.
Я стою посередине,
где восторженно молчат
или пьют поодиночке
в самой гуще коллектива
виски с колой конформисты,
у которых инвектива
понапрасну слова просит
для затрещин всемогущим —
эти пасынки насеста
мало значат даже в гуще.
Но подсказывает утро:
здесь твои координаты,
ты команда и фанаты,
ваше кредо — Камасутра,
ваше зрение — грибница,
Ариадна — ваши нити;
вы хотели измениться —
Teacher’s водкой замените;
перешеек двух америк
и самцов драчливых эму
принимайте как дженерик
без патента на поэму;
камень, ножницы, бумага
станут вашей канарейкой,
канарейка — певчим магом,
литий — новой батарейкой;
расскажите чуду-юду
о мохито и Гаване,
и тогда всегда и всюду
праздник Хэма будет с вами.
Я стою посередине,
предвкушаю перемены.
Мне опричники Гудини
ставят клейма на грудине
муляжами ойкумены,
из гортани извлекают
застревающие звуки
и напутствуют словами
мести в темпе буги-вуги:
"Дили-дили, трали-вали,
тестя с тёщей мы позвали,
трали-вали, дили-дили,
и жену сюда впустили;
их пытался исковеркать
яд запретного плода,
но семейство против тверка
обладает ob-la-da,
да ещё ацтеки
взяли на поруки
мене, мене, текел
упарсин супруги".
Утро отступает, ранний dinner
травит анекдоты с бородой.
Я река Угра посередине
между русским войском и ордой.
Правый берег, левый берег, русло...
Катится вода истока в устье,
сети расставляет интриган,
ждёт грибниц дождей по четвергам
в пару к Ариадне захолустье,
а пока пытается пристроиться
к празднику растерянная троица,
лишь в одном уверенная твёрдо:
я мелею — вёдро.
*
Ухабины дороги
предлагают семь понюшек киселя.
Двуногих и двурогих
отщепенцев пустомели веселят.
Владельцы астролябий
наполняют молоком прокисшим рвы.
Высасывают хляби
залпом жидкость и становятся мертвы —
мертвее мешковины
лжи, в которой скачут наперегонки
сараи и овины,
где скрывают верстовые огоньки
потешные воронки
от разрывов на кальсонах салажат,
пока мальцы в сторонке
подле жижи карбонариев лежат.
**
Густеет сумрак блуда
на солдатке без гроша.
Почти опочивальня
под кустами хороша.
Оттуда слышен шелест
истончающихся шкур,
покуда партизаны
продолжают перекур,
Однако плутни плоти
порождают только блажь.
Куда важнее козней
казней летопись пропаж
заблудших и надежда,
что приносит слух дорог
рабам свирель пастушью,
бунтарям — альпийский рог.
***
Прожорливых лугов зелёный бархат
стрекоз купает в жертвенной крови.
Подальше от блаженного эпарха
уходят по крупицам муравьи.
Они кладут в карманы ветер горний,
в котомки — горсть земли родимой. Без
труда навозом вскормленные корни
пускает тракт в распутице небес.
Она — вода заплёванных колодцев,
разъятая слюной напополам;
посередине — дохлое болотце,
журчат ручьишки жизни по углам.
Противники поклонов и молчаний
плевками изгоняются взашей.
Навстречу к заговорщикам ночами
медведицы выходят из ковшей.
****
Дрянных трактиров спирт едучий
провалы памяти хранит.
Преобладающие тучи
напоминают мне гранит.
Холодный ужас полон дрожи
изголодавшихся котят.
В затылок снайперские рожи
вождей империи глядят.
Савраска в яблоках червивых
бредёт понуро под уклон.
Дорога прочит Власу вывих,
отцу — открытый перелом.
Целебной силой Иордана
меня окатывает грусть
больного сердца Левитана,
в котором вместо крови — Русь.
15.10.2020 - 22.10.2020
Цугцванг
"когда по полям поколенья
отпразднуют полураспад"
Алексей Цветков. "пора от людей отличаться..."
Цепь унижений холмов. Варианты
видов округлых вершин девиантны,
как акрофобствующий верхолаз.
Официант ресторанчика прыток.
Бритвы отточенных глянцем открыток
режут сетчатку прищуренных глаз.
Выход из города хмелем рогат.
Точка округи себе выбирает
из постояльцев отеля врага,
чтобы сидящий за столиком фраер
время от времени видел в конце
холла гостиницы острый пинцет.
В номере шмотки мечтают о шкафе,
душ упирается струями в кафель,
горничная попадает впросак.
Вечер итогов становится ясен —
завтра отсюда уйду восвояси,
утрамбовав барахлишко в рюкзак.
Ночью будильнику снится бурьян,
мне — равнодушные к мухам шурупы,
пьеса о полураспаде дворян,
полный провал представления, труппы
ропот за сценой, искристый трамвай,
зритель, кричащий истошно: вставай!
Я надеваю ветровку спросонок.
Ноша глаголов с утра невесома
и растворим существительных ряд,
кальций сосудов швейцара гуманен.
Над говорящими с ветром домами
крылья сосисок и кофе парят.
Близость садов освежает район,
где пребывают в отстойниках тыщи
чёрных аппендиксов, скважину ищет
жижа грунтов водоёмов. Вдвоём
здесь раскрывают взатяг парашют —
поодиночке под стропами ржут.
Не позволяю себе торопится,
пусть прилипает к затылку крупица
города вкопанных наспех столбов.
Все ухищрения постеров лживы,
дух чистогана и буква наживы
в порножурнал превращают любовь.
Сходит лавина из брачных колец.
Вёсла и девок уключина женит.
В центре бегущей по щебню мишени
ищет спасения зимний жилец
летней веранды. Буксует трамвай.
Эй, заблудившийся, не отставай!
24.10.2020 - 29.10.2020
Жестокость
Dulcis fumus patriae
Ширина протока снилась дому для
престарелых после приступа бодяги.
Горловины коридоров и петля
ста цепочек не способствовали тяге
дымоходов и евстахиевых труб.
Грунт мрачнел. В чулане горбились кальсоны.
Наизнанку выворачивался сруб.
От чифира становилось невесомым
отпущение забитого козла.
Без двузубых вилок шахматные кони
привередничали. Бабочка ползла
по наитию, распятию, иконе.
В допотопных лампах силился вольфрам
оппонировать расходной части сметы.
Отдавались инвентарным номерам
за охапки комнат личные предметы.
Распорядок жизни коек замедлял
превращение твердыни в крематорий,
и берушам о пожаре в доме для
престарелых телевизор тараторил.
01.11.2020 - 11.11.2020
Меня позовут
Когда бортовой самописец нальёт
в салатницу одеколон,
экраны радаров седой самолёт
качнёт оперённым крылом.
Начнут выхолаживать горный настой
хребта ледяные соски.
Прощание станет последней звездой
моей оробелой тоски.
Кромешная темень поставит тайком
планете десятки заплат.
Диспетчер часы разобьёт кулаком,
проглотит удар циферблат.
Вдыхающие кислород голоса
турбин растворятся в тиши.
Посадки и взлёты прервёт полоса,
спецтехника замельтешит.
Разрезав сплетения мрачных тенёт,
меня позовут поезда,
которым начальник вокзала шепнёт,
когда овдовеет звезда.
