Нарисованный журавль и кроваво-похлебочные пошляки
"Смысл революции в России состоит в том, чтобы отдать синицу и пойти ловить журавля.
Иногда получается убедить в этом людей, а иногда - ни в какую.
В восьмидесятые годы двадцатого века русский человек за журавлем побежал.
Фантастическая, несусветная демагогия той эпохи - давайте, мол, разгоним партию, отменим большую страну, выведем отовсюду войска, раздадим людям в спортивных костюмах заводы, и сразу настанет счастье, настанет сплошная Америка и рай на земле, - ударила в голову тогдашнему простодушному человеку, и он бросил свою синицу и рванул далеко-далеко, куда-то за горизонт, широко раскрыв руки и жадно растопырив пальцы.
Чем дело кончилось - всем известно.
Но сама эта нелепая вера, что вот он, журавль, летит, видишь, летит, сейчас мы его ка-ак схватим за хвост, - она тогда была.
А сейчас нет этой веры.
Русский человек, разбив себе голову, поумнел.
Он понимает, что на место одних жуликов - старых и скучных - могут торжественно въехать только другие жулики, дерзкие и голодные, что его печальное, чего уж там, положение в случае резких перемен станет просто невыносимым, что на смену глупости и гадости может прийти война и разруха, что нельзя просто взять и заменить всех плохих людей в государстве на хороших, так, к сожалению, не бывает, что насморк не лечится гильотиной, то есть лечится в некотором роде, а все-таки лучше не надо.
Что журавль - нарисованный.
Он никуда не летит.
И когда козел-провокатор, выученно размахивая руками, агитирует:
- Давай, побежали! Рванем, а? На площадь, за все хорошее!
Русский человек, глядя на него своими холодными северными глазами, роняет:
- Отстань.
- Ну ты чего! Против воров же! Против тирана! Честное государство за 48 часов! Гляди, гляди, журавль!
- Отстань.
И смотрит на свою синицу - смешную, мелкую, вымокшую под бесконечным дождем.
Ну что, подруга. Жива?
Да ты не бойся, я тебя никому не отдам.
Будем выживать вместе."
"Глупый писатель - это катастрофа.
Выступает, например, Алексей Иванов - и сообщает нам следующее:
"Жажда неволи — родовая русская черта, и ничего с ней не поделать. Но проблема не в этом. Есть волшебное число для человечества — 3–5%. Это количество пассионариев в этносе. Количество мутантов в популяции. Количество занятых производством материальных ценностей в благополучном социуме. И так далее. И в России эти же самые 3–5% граждан не желают расставаться со своей свободой".
Родовая, стало быть, черта.
Такой уж они народец - русские - что неволи жаждут.
И еще выпить водкю из горла.
Ох ты ж мамкин плантатор-колониалист, "мы не можем дать нашим рабам свободу, потому что рабство свойственно их природе".
И кто бы рассказал писателю Звяг... тьфу, Алекси... тьфу, Улицк... ох, простите, Иванову, что умение не расставаться со своей свободой - и, напротив, умение избавляться от своей неволи, - это точно такой же социальный навык, как и чтение, письмо, застегивание штанов, наконец.
Это ресурс, который дается человеку воспитанием и образованием, всем тем, что ему подарили другие, что они в нем развили.
А не давили.
И приходить к замордованному нашему человеку и рассказывать ему, что его тяжелое положение, его гражданская недостаточность - это, мол, жажда неволи у него такая, то ли дело пассионарии, процент в этносе, волшебное число! - ну я не знаю, кем надо для этого быть.
Алексеем Ивановым, должно быть.
А вот уже выступает Сорокин.
И говорит:
"В нашей жизни – от детского сада, школы и во взрослой жизни – все было пропитано насилием, словно воздухом. Мы этим дышали, мы этим жили. И когда сейчас говорят, что у русских очень много злобы накопилось…. Так мы 70 лет варились в этой кровавой похлебке войны с человеческим началом. Поэтому у меня такая жесткая словесность".
Я, конечно, понимаю, что для европейских славистов надо выдавать примерно такой текст, иначе не будет ни переводов, ни премий, ни лекций, ни диссертаций, - и все же.
Владимир Георгиевич, когда вы говорите, такое ощущение, что вы бредите.
Какой воздух насилия?
Какая кровавая похлебка войны?
Вы в каком году в детский сад ходили, когда в школе учились?
В незабываемом 1919-м?
А то и вовсе - в 1937-м?
Стыдно и напоминать, но Советский Союз шестидесятых-семидесятых, в котором провел свои юные годы Сорокин, жил одной государственной идеей.
Идея формулировалась так: "лишь бы не было войны".
А вместе с идеей - и уровень реального насилия, государственного и повседневного, от сороковых до семидесятых падал и падал.
Сложно представить себе другую, такую же большую и - формально - грозную страну, которая сильнее нажимала бы на тему гуманизма и борьбы за всякое там мирное небо под ногами, чем брежневский СССР.
Донажималась, собственно, до того, что и развалилась - под ударами действительно агрессивных людей, которые, в отличие от Леонидов Ильичей, любили не хоккей и фильм "Белорусский вокзал", а - кровавую похлебку войны, ту самую.
Но о них говорить - неприлично.
Они же хорошие, они - "пассионарии" и "не желают расставаться со свободой" (см. предыдущий мыслитель Ал. Иванов).
Прилично говорить о злобе, которая накопилась у русских.
Вместе с жаждой неволи, конечно.
Эх вы, писатели.
Родовые вы мои, пассионарные, пропитанные насилием, кроваво-похлебочные пошляки."
Дмитрий Ольшанский
Другие статьи в литературном дневнике:
