стиш дня

Елена Наильевна: литературный дневник

Все, что имеет вес


Гримо


1.
В этой жизни, мон шер, ничего не ново.
Будет все, что когда-то уже в ней было.
И пока не остыло совсем светило,
петь в лесу скворец и грустить корова
на лугу, задумчиво двинув челюсть,
будут, даже если тупой бэкграунд
этот греет компьютер дородной фрау
или мистера жжет мониторы через.


Будет море любви и любовь у моря;
время сеять, бросать, собирать и кушать;
время слышать, и в уши вставлять беруши;
и возможно, берет полыхать на воре
будет ярко, а, в общем-то, просто будет
тлеть все то, что потухнуть пока не в силах,
то есть, именно самая лажа в жилах
тех животных, которые, где-то, люди.


Так, мон шер, они сами себя назвали,
написали книжек, напели песен,
а копни, то обычная вроде плесень,
что в глубоком подвале у тети Вали –
что-то вроде простой aspergillus niger,
что-то вроде: убей меня, сука, нежно –
будоражат вены, ласкают вежды,
а за пазухой гнет и в кармане фига...


2.
В этой ж.., шер ами, такова природа,
ничего не ново и все проходит.
Суета сует. В пресловутом броде
нет не то, что огня, самого-то брода
не отыщешь в огне, в полынье, в болоте
недоразвитовыстраданных слов. Amen.
Но слова, не родившись еще словами,
застревают во рте, нет, в роту, нет, в роте


и друг с другом болтают в таком разряде:
«Тут уютно. Хоть, в принципе, мы – и птицы,
упорхнешь, то обратно не воротиться».
а) Мирно какает птичка на шляпу дяде.
б) Дядя слезно брезгливо снимает шляпу:
Ах, ты ептыть,– на «птичьем» воркует, тая
умилением. в) Все, упорхнула стая,
запяточками весь небосвод заляпав.


Нарисуй, мон шери, себе ту картину:
он мечтал бы, по-жизни, сказать иначе.
Смотрит в небо, стоит и тихонько плачет
от глухой немоты и немого сплина
словно монстр, потерявший вторую спину;
как ботинок, перчатка, чулок без пары;
как копна, что рассыпалась без стожара;
как усталый колосс на ногах из глины…


3.
В этой жизни, шери, все, до боли тленно.
Да и после нее все, как есть, истлеет.
Кто-то станет мудрее, а кто-то злее.
Мон ами, я скажу тебе откровенно:
В глубине живота все свой вес имеет,
а точнее, ничто не имеет веса,
кроме боли, хоть бога пытай, хоть беса.
Это, вроде, у каждого свой IMEI –


отпечатки пальцев души и сердца
в дактилоскопической карте боли.
Хочешь, камнем ныряй, хочешь, плавай кролем;
закоси под дурня, под иноверца:
невесомо затылок придавит тенью,
стетоскопом своим сосчитает ребра,
на груди добродушной свернется коброй,
даст откушать яблоко откровений


матерь-боль (И в мельчайшей крупинке света
тоже плевел хотят отделить от проса).
И когда закончатся все вопросы,
то не станет меньше, поверь, ответов…
В этой жизни, мон шер, ничего не ново.
Будет все, что когда-то уже в ней было.
И когда остынет, в конец, светило,
все опять повторится: в начале Слово,
а за Словом все то, что имеет вес…


http://www.stihi.ru/2012/02/27/9483



Другие статьи в литературном дневнике: