Я ничего не чувствую, понимаешь?
Тут кто-то опять начал срач про жалость.
Как ему не жалко клятых хохлов,
Чтоб рассказать про это потратил немало слов.
Если я повторю, выражений не выбирая,
То мне будет грозить двести восемьдесят вторая.
И летит в пятый угол том Достоевского,
Где тварь дрожащая и слезинка детская.
Но если бумага терпит, то эфир вообще эфемерный,
И они достали свои черепомерки,
И стали тем и этим ярлыки развешивать.
А на улице в Горловке лежат тела вперемешку
Тех у кого окончание фамилии на - ко и у кого на - ов,
Чтобы что-то чувствовать, надо каких-то слов.
Но просто десять лет воет внутри,
И давно не знаешь, что ещё говорить.
Только видишь в кадрах замедленной киносъемки —
Вот лежит тело старухи, а там тело ребенка.
И если так же будут лежать где-то в Луцке,
То этот вой все равно меня не отпустит.
В разбомбленном доме сгорели все мои книги,
Разве мне станет легче, если спалить Чернигов?
У меня отняли прежнюю жизнь и память,
Мне станет легче, если всё сжечь напалмом?
Как предлагали Авдеевку сжечь под корень
Те, кто любит в интернетах от скуки спорить,
С благой вроде целью — не стреляли чтоб по Донецку,
А кто не уехал, виноваты сами, что некуда деться.
На большом расстоянии не наводится резкость,
Где там Авдеевка и что называют Торецком.
Но когда наши Авдеевку отвоевали,
Оказалось, живые люди сидят в подвале.
И что русских солдат ждёт какой-то мальчишка,
И просит: "Привезите, пожалуйста, книжки.
Я, пока сидел в темноте со свечкой,
Перечитал всё, что было не изувечено".
И наши бойцы везут на броне хлеб, лекарства и книжки
Для тех, кто с далеких диванов кажется лишним.
Там не надо им лишних ртов, и лишнего неба не надо:
Кто тех хохлов разберёт — степь, баштан да левада.
А я ничего не чувствую, что я прочёл то?
Мне никого не жалко, жалко у пчёлки.
Над руинами ветер воет и воет.
Я ничего не чувствую кроме боли.
