Виктор Борисович Шкловский О теории прозы 1929 годВСТУПЛЕНИЕ (1982) Он находится в том состоянии, которое трудно определяется одним словом, но он перевернул страницу книги своей жизни, он теперь думает, что в книге только «слова, слова, слова». А в книгах, и на устах человека, и в мозгу его – слова живут иначе. Они дежурят, ждут. Когда слава Петра в сознании великого поэта отодвигается отчаянием человека, живущего в городе, построенном «на зло надменному соседу», то эти слова – слова судьбы – ждут приказа о построении. Мы не знаем судьбу слов, среди которых живем. Как не знаем природы, которая меняет наше окружение, отсчитывает времена года, испытывает нас холодом и скукой зимы и возвращается как слова, про которые хочу думать или которыми я хочу думать. Меня недавно поразили слова одного китайского рассказа. Человек видел во сне бабочку, и, проснувшись, он задумался о том, он ли видел во сне бабочку, или, может быть, бабочка увидела во сне его. Он только часть жизни этой неведомой страны, сама же крылатка улетела. Так что же такое слова? Слова разные; в зависимости от того, кто их приносит. Они приносятся, как будто вырванные с корнями, с куском леса мысли, в котором они живут и сталкиваются. И спор о границе смелости строителя сменяется мыслями о воде, которая вернулась к пологому берегу, берегу без сопротивления, вернулась, проникла в город, построенный великим желанием, и при этом как будто не сказано, что главный герой поэмы – не Петр Первый, а человек, который и не снился Петру; человек, любящий женщину, живущую на плоском острове у берега, который должен быть украшен одним из величайших городов мира. Мысль возвращается к поэме. Как челобитчик у дверей Ему не внемлющих судей. Преодоленные обстоятельства и само решение Петра оспариваются наводнением. Как бы самый молодой и задорный, если такое слово приложимо в данном случае, апостол сказал: «Вначале было Слово». Вот поиски начала слова. Что такое слово? Мы все думаем с первого класса, когда нас только начали спрашивать, а мы искали слово нужное в данный момент; как будто начиная додумывать несовершенное свое бытие, несовершенную машину. Мысли и слова бывают разные, но первым приступом в голову лезут слова несовершенные, ошибочные. Слово не живет одиноко, слово живет повторениями. Это хорошо знал великий поэт – великий сосед человека, который построил город у широкой реки, построил город, грудью обращенный к ветрам. Планы создаются в уже созданных вещах. Толстой, начиная «Войну и мир», определял отношение разных людей к Наполеону, большому человеку, человеку, которого он оспаривает как погоду, как место построения города, как способ построения мира, – мира и войны. Но самая главная судьба слова в том, что оно живет во фразе. И живет повторениями. И мысли в голове волнуются в отваге, И рифмы легкие навстречу им бегут, И пальцы просятся к перу, перо к бумаге, Минута – и стихи свободно потекут. Так описывается план построения корабля поэзии. Слово освобождает душу от тесноты. Здесь говорится о физическом движении, которое начато и которое не подавлено. Почему рифмы здесь так поставлены, выделены, поставлены как флаги, как вехи постройки? Не потому, что рифмы – это созвучность, а потому, что рифма – это повтор и возвращение к прежде сказанному слову, рифма как будто удивляется тому, что слово, которое разносмысленно, равнозвучно. Вот этот перебор смысловых значений (через звуковые сочетания), столкновений смыслов держится в поэме рифмами, держится построением строф. А как же прозаики? Что же тормозится в прозе? Что повторяет Достоевский или Толстой в своих нерифмованных строках прозы, сделанных простыми словами, которые кажутся находящимися в простой связи? Здесь повторяются обстоятельства. Проза возвращает причину события. Она перестраивает историю. Дальше идет рассказ, где эти обстоятельства по-разному рассматриваются, рассматриваются в своем развитии. И вот эти повторения (как и в стихах) создают плодовитую медленность, глубокую пахоту прозы. Вот так эпизоды прозы как бы повторяются. Как будто человек возвращается обратно по ступеням своей жизни. И вот так повторяемость эпизодов сближает так называемый сюжет с так называемыми рифмами. Возле кораблей поэзии идут сражения. Проза и поэзия, так называемые тропы, и так называемые метафоры, и главные повторения смысловых кусков собираются так, как будто действительно собирается корабль в дальнее путешествие, где он встретится с молниями, ветрами, камнями и еще не начатыми картинами. Походка искусства – это походка людей, желающих понять то, что называем мы действительностью, не замечая, что сами стихи – тоже действительность, и очень крепкая действительность, как будто исключаемая из времени, потому что она оживает тогда, когда то, что создало стихи, должно было быть просто забыто. Недавно мне на стол легла маленькая книжечка, которую до меня, как мне показалось, никто не раскрывал. Называется она «Средневековая латинская новелла XIII века». Издана в 1980 году. Через полчаса борьбы со страницами, которые так неохотно впервые раскрывались, шелестели, книга раскрылась на новелле, которая радостно поведала свой сюжет. Так на складе забытых вещей вошедший человек видит свою драгоценность под слоем пыли и случайных предметов. Новелла о римском, дохристианском короле Феодосии и его трех дочерях; о том, что король устроил испытание; две дочери ответили королю, что они любят его «больше чем самих себя». Младшая дочь ответила, что она любит его «не больше и не меньше как долг велит». Дальше все происходило по всем нам знакомому сюжету. Король изгнал младшую дочь. Она вернулась спасать отца. Шекспир взламывал сюжет и в ядре совершающейся трагедии устанавливал верные связи психологии действующих героев. Мысли, надежды человечества идут не по торным дорогам, а по мостам, которые опираются на острова поэзии. Ночью поднимаются или поворачиваются железные арки мостов, чтобы пропустить корабли к морю. У Гамлета убит отец. Гамлет должен отомстить. Но призрак-отец сказал, что он должен отомстить не так, как Орест, – он должен пощадить мать. Гамлет проверяет свою мысль о виновности дяди, который убил отца и отнял корону. Гамлет испытывает дядю драмой. Он вспоминает Гекубу. Актер, случайно приглашенный в замок, на случайной сцене говорит о Гекубе. И слова о Гекубе звучат новой болью о душной пыли мелкой мысли и мелких подробностях. Искусство работает своим многотысячелетним, всепонимающим живым архивом. Искусство обновляет память человечества. Я возвращаюсь к книге о теории прозы, смотрю на окрестности, где создана теория стиха, хочу найти хотя бы набросок, хотя бы след, засыпанный пересыпающимися песками, найти дорогу к вопросу великого поэта: «Куда ж нам плыть?» Нам плыть по знаниям. Нам плыть к вечности проявления человеческого духа, к толчкам под колесами машины, идущей по просекам, сделанным в старых лесах, где гремят положенные и еще не сношенные стволы – гати. О ТЕОРИИ ПРОЗЫ. 1929 г. © Copyright: Екатерина Строева, 2013.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
