Лин Хеджинян. Варварство.

Одной из главных характеристик Школы языка является пересечение эстетического и этического; этот факт имеет прямое отношение к тому, что такое пересечение возникло в определенный исторический момент, а именно в конце 1960-х — начале 1970-х. Хочу, однако, подчеркнуть: при всей важности политической составляющей в письме Школы языка, к этому моменту мы все пришли вооруженные томами поэзии, среди которых особо отмечу антологию Дональда Аллена «Новая американская поэзия: 1945—1960», актуализировавшую экспериментальную американскую традицию, с ее истоками в имажизме Паунда и реализме Стайн. В горизонте этой традиции (в данном случае сам термин «традиция» подлежит пересмотру) страстная заинтересованность в мире и прямое обращение к нему вовсе не противопоказаны поэзии. В экспериментальной поэзии эстетические поиски изоморфны поискам социальным. Новые пути мышления (новые взаимосвязи между компонентами мысли) открывают возможность новым путям бытия.

В случае Школы языка я хотела бы добавить еще несколько пунктов в качестве предпосылок, не отдавая предпочтения ни одному из них в ходе перечисления:

* стихотворение не является изолированным, автономным, получившим одобрение эстетическим объектом;

* личность (поэт) не обладает несводимой, аисторической, неопосредованной, единичной, стержневой идентичностью;

* язык — это, прежде всего, социальная практика;

* структуры языка суть социальные структуры, в которых значения и интенции уже имеются в наличии;

* институциализированная глупость и укоренившееся лицемерие чудовищны, их надлежит беспощадно критиковать;

* расизм, сексизм и классизм отвратительны;

* проза не обязательно не является поэзией;

* теория и практика не антитетичны;

* сравнение яблока с апельсином не является сюрреализмом;

* интеллект — это любовь.

Противостояние лицемерным стратегиям, представляющим собой заурядный обман, требует сегодня, как и тогда, всестороннего анализа самого языка, ставящего под сомнение его так называемую «естественность», вскрывающего картину мира (и идеологию), сокрытую не только в нашем словаре, но и на любом лингвистическом уровне, включая и тот, где одно предложение соединяется с другим, — анализа, исследующего новые способы мышления, открывающего языку (а следовательно, и восприятию) новые перспективы.

Принимая иные, зачастую противоположные, творческие и аналитические установки, поэт, избирая чуждость (и будучи ею избран) как варварство инаковости, должен в результате занять варварскую позицию.

Я убеждена, что поэзия нашего времени способна и, более того, обязана пройти сквозь особые зоны, именуемые границами, поскольку границы, по определению, предназначены чужакам, что лучше и полнее выражено в другом греческом слове: xenos. Оно также означает «чужой», «чужестранец», однако при этом осложняет это понятие, каким мы находим его в barboros. Фигура xenos'а являет собой слияние противоречий. Чужой, на которого она указывает, есть одновременно и гость guest, и принимающий его хозяин host — два английских понятия, производных от одного греческого слова, в результате этимологически обреченных на сходство. Отношение гость/хозяин — это отношение тождества в той же мере, что и взаимоперехода. Как чужестранец оказывается чужим для местного населения, точно так же и местные будут для него чужими; гость сосуществует как хозяин, хозяин — как гость.

Отношения гость/хозяин обретают бытие лишь благодаря событию встречи, в опыте встречи. Хозяин не является таковым до тех пор, пока не встретит гостя, что в свой черед действительно и для гостя. Каждое такое со-прикосновение создает, пусть даже на мгновение, xenia — со-бытие, каковое есть также событие (чуже)странности или чуждости. Это странное событие случается тем не менее постоянно; у нас нет иного опыта жизни, кроме как благодаря встречам. И у языка нет иного назначения, кроме обретения встреч.

Используя метафору границы, я не хочу сказать, что поэзия отправляется в маргинальные области. Граница отнюдь не линия, идущая по краю общества и опыта, но, скорее, их середина — их «между». Она знаменует состояние сомнения и встречи, каковое, будучи чуждо ситуации (а это может быть сама жизнь), побуждает и провоцирует, — состояние, которое одновременно является тупиком и проходом, лимбом и транзитной зоной с соответствующими КПП и бюро обмена, местом сбора и областью смятения.

http://magazines.russ.ru/nlo/2012/113/l34.html

Другие статьи в литературном дневнике:

• 05.08.2014. Лин Хеджинян. Варварство.