Дмитрий Аверьянов
***
Шагает пёс среди берез
во влажный теплый день.
У пса такой же точно нос,
как этот летний день.
В лесу качаются кусты
во весь неважный рост.
И точно так, как те кусты,
у пса качался хвост.
Ушел наш пёс, ушел ни с кем,
его поступок прост.
Он слился с лесом насовсем:
он стал и лес и пёс.
* * *
Опять же хвоя. Хлеб.
Сгущёнка.
И нерушимый бугорок (непреткновенный)
лесного муравейника.
Они,
наученные жизнью,
умеют пробираться под рубашкой,
не существуя.
Как яблочко лесное, ты
белел в руке и не темнел на срезе.
Как жёлудь, хрустнул под ногой
и шапку потерял.
О землянике говорил
и о грибах, кострах,
читал «Айги выходит из тайги...»
и прочие стихи.
А у неё — был нос клубничкой,
весеннее лицо (всё в рыжих муравьях),
и вишней рот,
и красной точкой рот.
* * *
Уже темнело,
когда я возвращался домой
и увидел мальчика,
играющего в теннис со стенкой;
причём играл он
сразу несколькими мячами —
и я слышал звуки мячей,
и мне —
всё чаще попадались они под ногами,
серые — а на самом деле бледно-жёлтые,
белые косматые мячи;
и с каждым шагом к нему,
с каждым ударом мяча
мне было всё интересней: раз,
два.
А в тот самый момент,
когда я оказался
в считанных метрах за его спиной,
он, продолжая игру,
не оборачиваясь,
ответил:
они возвращаются.
***
Дал мне телефон и говорит:
теперь и у тебя будет телефон,
теперь и ты будешь как человек.
И вот еду в электричке,
стою в тамбуре, и пар изо рта идёт,
руку закоченелую засовываю в карман,
а там телефон,
тёплый.
* * *
В окне автобуса увидишь
ялтинский красный лук,
небольшие такие костерки;
не обжигающий, не острый —
а даже сладкий, салатный, красноватый,
и конца ему нет,
сколько глаз видит — везде попадается:
вот, — а вот уже и сам показываешь
на эти костерки, разъясняя:
это ялтинский лук, салатный,
на вкус он сладкий,
совсем не острый, очень вкусный;
вот эти вот костерки.
***
Гагаринский районный суд.
(Бывший детский сад.)
Площадка для детей.
Возле игрушечной ракеты,
возле макета ракеты
дети играют в игру «ган-гнам-стайл».
Плеоназм пустоты заполонил и —
как звезда пленительного счастья, мерцает.
На дворе апреля сердцевинка. Мякоть.
Слева районный суд.
Справа — безвкусное.
Нравственный битум под нами.
Хвать его за ногу.
Смотрю на руку.
Хватаюсь за голову.
А я ведь опаздываю, пацаны,
мне пора в космос.
***
Когда выключил электроприборы,
на всех стеклах было написано «Х».
Не забыл и про светомаскировку.
Укрылся шинелью.
И стучался ко мне сатана.
И почему-то мешала заснуть
могучая берлинская стена.
***
Дёрнуть рубильник
и смотреть,
как выползают на улицу интернет-черви;
как слоняются они сонные,
полуживые, как игрушечные;
сталкиваются друг с другом,
словно объекты, словно тела;
думают, что всё это во сне.
А это всё не во сне.
***
Сегодня проходил мимо бассейна
и представил зачем-то, что стенки нет;
увидел, как бултыхаются мужчины,
как прыгают с вышки дети, как им хорошо.
Но вместо того, чтобы порадоваться,
мне стало ещё хуже. И холоднее.
А стенка всё не появлялась.
Но и вода не вытекала.
* * *
Сообщение пришло,
а там —
розовощёкий перенос слов
и тёплые отзвуки голосов:
смотри — один теплее,
а другой — и вовсе
пропадает;
остаётся
прошлогоднее сретение
одного с другим
и первого с первым;
и вот они
опять сталкиваются,
и каждый —
рисует себе по-новому
свои значения,
обрадовавшись, опечалясь.
А в сообщении —
совсем ещё бумажный,
румяный
перенос слов
и доброе слово в дорогу.
А вдогонку —
бесконечный рассказ
о том,
как переносятся свойства
между предметами и явлениями
и что выглядят они,
как рассыпанные фломастеры.
Другие статьи в литературном дневнике:
