Андрей Пермяков
***
В парке отдыха делают пончики.
Дым уходит пустыми колечками.
Бесконечное лето закончилось,
значит, кончится всё бесконечное.
Колесо обозрения медленно
переходит в режим ожидания.
По проспекту обратными петлями
небольшого оркестра рыдание.
В жалкой музыке тонкой просодией
обещание наоборот:
всякий слышавший эту мелодию
непременно ребёнком умрёт
***
Листья серые, пиво вокзальное,
фонари — как оранжевый лед.
Вроде, дождь. И такое печальное,
иудейское: «Это пройдет».
Не пройдет, а, скорее, забудется,
тишину забывают всегда.
Ну, кому они — плоская улица,
ровный ветер, большая вода?
Остаются другие события:
жесткий свет, женский мат, пьяный плач,
отправленья, уходы, отплытия —
память — это приют неудач.
Память это приют… Ставлю точку.
Память это ночлежка страстей.
Я ворую финальную строчку:
«Листья серые камня мертвей».
***
Так и надо верить в обещанья,
твердо зная, что цена им ноль.
Там, на самом краешке прощанья,
будут только музыка и боль.
Будет боль, унылая, дурная,
липкая, как старый-старый крем.
Музыка свернется, замирая,
спрячется как будто, а затем —
медсестрицы пальчики смешные,
лед по вене, и опять она:
ах, какая музыка, родные!
Ах, какая музы… Тишина.
Другие статьи в литературном дневнике:
