настроение... Довлатов... Знаешь, какое мужество надо, чтобы быть никем и при этом оставаться собой?.. Знаю. Многие из нас знают это до сих пор. Актуально во все времена, и нравы тут (в наших реалиях), поверьте, не лучше. Я была уверена, что ничего нового для себя я в фильме Германа-младшего не увижу. Не услышу. И не почувствую. Так и случилось. Ничего нового. Просто жизнь. Вернее, часть жизни. Жизни Довлатова. Которую Алексей Алексеевич заключил в такие узкие временные рамки, что два часа тебе кажутся секундами, по сравнению с несколькими днями из жизни Сергея Довлатова. Я не буду оценивать фильм. Просто не хочу. Не буду говорить хорош он или нет. Что там есть, и чего там нет. Не буду. Настолько послевкусие молчания, что СЛОВА обесценены сейчас. Нет в них ни прошлого, ни настоящего и, к сожалению, даже будущего. Конечно, послевкусие молчания длится не долго. Они всегда побеждают. В этой внутренней, никогда не прекращающейся войне, ты всегда остаёшься их пленным. И это не хорошо. И не плохо. Ты просто таким рождён. И таким ты уйдешь из этого мира. Я давно смирилась, что мне никогда не победить. Пусть. Я настолько смиренна, что иногда даже подумываю написать роман. Довлатов тоже мечтал. На протяжении всего фильма я задавала себе только один вопрос. Риторический, безусловно. Но задавала. Из произведений и дневниковых записей Я шёл и думал — мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда. Я не буду менять линолеум. Я передумал, ибо мир обречен. Творческих профессий вообще надо избегать. Не можешь избежать, тогда другой вопрос. Тогда просто выхода нет. Значит, не ты ее выбрал, а она тебя... Собственно говоря, я даже не знаю, что такое любовь. Критерии отсутствуют полностью. Несчастная любовь — это я еще понимаю. А если все нормально? По-моему, это настораживает. Есть в ощущении нормы какой-то подвох. И все-таки еще страшнее — хаос... Из жизненных сумерек выделяются какие-то тривиальные факторы. Всю жизнь я дул в подзорную трубу и удивлялся, что нету музыки. А потом внимательно глядел в тромбон и удивлялся, что ни хрена не видно. Мы осушали реки и сдвигали горы, а теперь ясно, что горы надо вернуть обратно, и реки — тоже. Но я забыл, куда. Мне отомстят все тургеневские пейзажи, которые я игнорировал в юности. Пьянство мое затихло, но приступы депрессии учащаются, именно депрессии, т.е. беспричинной тоски, бессилия и отвращения к жизни. Лечиться не буду и в психиатрию я не верю. Просто я всю жизнь чего-то ждал: аттестата зрелости, потери девственности, женитьбы, ребенка, первой книжки, минимальных денег, а сейчас всё произошло, ждать больше нечего, источников радости нет. Главная моя ошибка — в надежде, что легализовавшись как писатель, я стану весёлым и счастливым. Этого не случилось. Состояние бывает такое, что я даже пробовал разговаривать со священником. Но он, к моему удивлению, оказался как раз счастливым, весёлым, но абсолютно неверующим человеком. Божий дар как сокровище. То есть буквально — как деньги. Или ценные бумаги. А может, ювелирное изделие. Отсюда — боязнь лишиться. Страх, что украдут. Тревога, что обесценится со временем. И еще — что умрешь, так и не потратив. P.S: Послевкусие молчания... 27.07.2018 © Copyright: Иванна Дунец, 2018.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
