"Так сложилось, что в Японии женщины изначально участвовали в литературном процессе наравне с мужчинами, причем не только в поэзии, но и в прозе, которая вообще создана женщинами.
Для древних японских поэтесс стихотворчество было не столько способом самовыражения, сколько способом общения с внешним миром, они стремились воздействовать на мир, подчинить его слову. Как правило, у стихотворения есть конкретный адресат, оно является своеобразным посланием, рассчитанным на отклик. Для поэтесc V-VIII веков, чьи стихотворения вошли в первую японскую поэтическую антологию "Манъёсю" ("Мириады листьев"), такими адресатами был весь окружающий мир - они обращались к ветру, облакам, птицам, людям, надеясь добиться определенного результата - чтобы ветер перестал дуть и позволил любимому благополучно добраться до дома, чтобы тучи рассеялись и открыли взору прекрасную вершину горы, чтобы сердце любимого загорелось ответным чувством...Их отличает повышенная эмоциональная напористость, страстность.
Большинство стихов, вписываясь в строго заданную форму пятистишия, вместе с тем подчинены разговорной интонации, словесная усложненность, ежели она имеется, является не столько формальным риторическим приемом, сколько преследует опять же вполне определенную конкретную цель - сделать зов, обращенный все равно к кому или к чему - к человеку, к природе, - более действенным.
Если поэтессы эпохи "Манъёсю" стремились словом воздействовать на весь окружающий их мир, то примерно с IX века стихотворчество начинает преследовать более узкие цели - поэзия становится одним из основных посредников в любви.
Умение правильно сложить пятистишие было совершенно необходимо на каждом этапе любовных отношений. Притом что женщина почти никогда не показывалась мужчине, о ее достоинствах судили в основном по ее поэтическому дарованию.
Непосредственность и страстность, характерные для поэтесс V-VIII веков, сменяются изысканной изощренностью, продиктованной необходимостью выразить подобающие тому или иному случаю чувства и по возможности зашифровать их так, чтобы они были понятны одному конкретному адресату. Существовал некий этикет, то есть определенные правила, диктовавшие, какое именно чувство должно быть выражено в тот или иной момент и каким именно образом на него следует откликнуться. Ну, к примеру, когда мужчина говорил о том, как он страдает, не имея возможности встретиться с любимой, женщине полагалось усомниться в его чувствах и выставить страдающей стороной себя. При этом следовало использовать определенные образы, взятые из мира природы, которые служили символами для обозначения тех или иных чувств. Этим правилам подчинены пятистишия даже такой страстной поэтессы, как Идзуми Сикибу (хотя иногда ее эмоциональность берет верх над требованиями этикета).
Только в творчестве поэтесс более позднего периода, начиная примерно с XII века, таких как Кэнрэймонъин-но укё-но дайбу или Эйфукумонъин, усложненность и зашифрованность поэтических образов уступает место простоте и ясности, природа постепенно перестает быть тем арсеналом, из которого черпаются образы, необходимые для передачи того или иного чувства, а становится самоценным объектом изображения. Соответственно возникают и новые поэтические образы: например, в одном из стихотворений Эйфукумонъин появляется ворона - образ немыслимый в более ранней поэзии.
В XIV-XIX века на первый план выходит поэзия рэнга - сначала классическая, потом "шуточная"(хайкай-но рэнга), и соответственно трехстишия-хокку (прообраз современных хайку). Эта поэзия создавалась преимущественно в мужской среде, но история сохранила и несколько женских имен - Дэн Сутэдзё, Сиба Сономэ, Тиёдзё и др.
В конце XIX - начале XX века развернулось движение за обновление традиционных форм классической японской поэзии, возникли современное пятистишие-танка и современное трехстишие-хайку. И женщины приняли самое активное участие в этом движении".
Т.Л. Соколова-Делюсина "Несколько слов от переводчика" к книге
"Драгоценная нить. женская поэзия Японии"
