***

Андрей Ганюшкин: литературный дневник

Все Степану благодарны:
Спас он птиц, и потому
Стать немедленно пожарным
Все советуют ему.Но пожарникам в ответ
Говорит Степанов: — Нет!
Я на флот служить пойду,
Если ростом подойду.В коридоре смех и шепот,
В коридоре гул речей.
В кабинете — дядя Степа
На осмотре у врачей.Он стоит. Его нагнуться
Просит вежливо сестра.
— Мы не можем дотянуться!
Объясняют доктора.—Все, от зрения до слуха,
Мы исследуем у вас:
Хорошо ли слышит ухо,
Далеко ли видит глаз.Дядю Степу осмотрели,
Проводили на весы
И сказали: — В этом теле
Сердце бьется, как часы!
Рост велик, но ничего —
Примем в армию его!Но вы в танкисты не годитесь:
В танке вы не поместитесь!
И в пехоту не годны:
Из окопа вы видны!С вашим ростом в самолете
Неудобно быть в полете:
Ноги будут уставать —
Вам их некуда девать!Для таких, как вы, людей
Не бывает лошадей,
А на флоте вы нужны —
Послужите для страны!— Я готов служить народу,—
Раздается Степин бас,—
Я пойду в огонь и воду!
Посылайте хоть сейчас!Вот прошли зима и лето.
И опять пришла зима.
— Дядя Степа, как ты? Где ты?
Нету с моря нам ответа,
Ни открытки, ни письма…И однажды мимо моста
К дому восемь дробь один
Дядистепиного роста
Двигается гражданин.Кто, товарищи, знаком
С этим видным моряком?
Он идет,
Скрипят снежинки
У него под каблуком.В складку форменные брюки,
Он в шинели под ремнем.
В шерстяных перчатках руки,
Якоря блестят на нем.Вот моряк подходит к дому,
Всем ребятам незнакомый.
И ребята тут ему
Говорят: — А вы к кому?Дядя Степа обернулся,
Поднял руку к козырьку
И ответил: — Я вернулся.
Дали отпуск моряку.Ночь не спал. Устал с дороги.
Не привыкли к суше ноги.


И все-таки больше всего событий происходило именно в советских портах - Ленинграде, Выборге, Мурманске, поселке Зеленый Мыс на Колыме, в Игарке. Мне до сих пор неудобно вспоминать, как старпом поставил меня на ночную вахту перед отходом из Ленинграда (на восемь утра был назначен всеобщий сбор экипажа), а я упросил другого матроса встать на эту вахту вместо меня, пообещав ему отстоять вахту за него в будущем. Таким образом этот матрос (тоже Витя) не смог перед отходом провести последнюю ночь дома, да еще и отстоял на вахте 16 часов подряд. Мне надо было стоять вахту самому. Или вот еще. Дело было в Мурманске. Часть рядового состава (например, я) проживала в каюте по два человека. Моим соседом был, кажется, артел. Я уехал погулять на берег на катере, а вернувшись обнаружил, что оставленный мною на тумбочке паспорт моряка пропал. Я обыскал все, но паспорта не было. Я обратился к моему соседу, но он сказал, что ничего не знает. Примерно через полчаса он раскололся, объяснив, что паспорт спрятал он, исключительно с воспитательными целями. Артел объяснил, что паспорт моряка для моряков - самое дорогое - сама возможность работы на судах загранплавания. Паспорт моряка уже давно отменен, но урок я запомнил на все жизнь.


Кажется, были первые числа сентября 1983 года, когда мы выгрузили в Ленинграде стальные рулоны и пакеты из западной Европы и начали погрузку генерального груза, предназначенного для арктического севера. Генеральный груз включал в себя ящики с оборудованием, технику, стройматериалы и еще много чего. Мы были последним судном, отправлявшимся в ту навигацию из Ленинграда, и нам пришлось подбирать все, что осталось в порту на разных причалах. Погрузка, крепление шли медленно. Помню, как на судно принесли газету БМП (названия газеты не помню), со статьей, повествующей о том, что последнее судно в эту навигацию - т/х Ломоносово - вышел в море с последней партией груза для советского арктического севера. Это было неправдой. Мы еще грузились дня два или три. Еще помню самого себя, стоящего на вахте у трапа с полуночи до 8 утра. Из помощников на вахте - второй - невыспавшийся, измотанный, злой. На судно приходят и уходят тальманы, стивидоры, сюрвейеры и еще бог знает кто. Получаю неожиданное указание от вахтенного помощника: он идет отдохнуть, а если к нему придет такой-то (описывается внешность посетителя), то его надобно сразу пропустить, а если такой-то (другая внешность), то не пускать в надстройку ни под каким предлогом. Под утро пришел человек с внешностью второго посетителя, мимоходом показал мне пропуск работника порта и не разговаривая со мной проследовал в каюту второго. После ухода незваного гостя я получил от второго сильный удар ногой под зад. Я стоял к нему спиной, не видел его приближения и не ожидал такой развязки.



Т\х «Ломоносово» с грузом для порта Зеленый Мыс.


Теперь о рейсе в Арктику. Это оказалось самое интересное. Я немного освоился и мне легче было переживать трудности. В Мурманск мы проследовали Норвежскими шхерами - от южных, покрытых лесами берегов к суровым и прекрасным скалам на севере. Это стоит увидеть. После Мурманска были пролив Вилькицкого, льды, ледоколы, медведи и неожиданно появляющиеся густые северные туманы. Стоять на руле при следовании за ледоколом было интересно, тем более что это получалось лучше, чем многое другое. Запомнились холмистые, с плавными очертаниями берега широкой Колымы, на которых разлеглись низкие, плотные, также с плавными очертаниями, неподвижные слоистые облака. А вот облака расступились, подарив мне редкий луч солнца. Величие картины завораживало.


Поселки Зеленый Мыс и Черский, напротив, оставили тяжелые воспоминания. Было видно, что люди приезжают сюда на сезон или несколько больше, стараются заработать, урвать и уехать, оставляя после себя покосившиеся сараи, мусор, убитый техникой тонкий слой почвы. Впрочем, доехать до Черского из Зеленого Мыса удалось лишь однажды. В Зеленом Мысу мы простояли, наверное, дней шесть. Сначала груз надо было раскрепить, затем настроить стрелы для спаренной работы. В раскреплении груза я принимал самое непосредственное участие, можно даже сказать, был едва ли не главным исполнителем этой работы: благодаря своим размерам, мог подлезть туда, куда другим было трудно или вообще никак. Стрелы для спаренной работы готовили с боцманом и колобахой. Я плохо понимал, что мы, собственно, делаем, но двигался быстро, подгоняемый непечатными выражениями боцмана и уворачиваясь от раскачивающихся гаков.


Началась выгрузка в порту Зеленый Мыс. Вся палубная бригада ушла работать на выгрузке операторами лебедок. Мне эту работу не доверили, а поставили у трапа. Сказали: стой сколько можешь, тебя будет подменять второй повар, но ему еще надо свои обязанности на камбузе выполнять. В общем, у меня получалось у трапа часов по 14-16 в сутки, а может и больше. Соблюдать пропускной режим у меня не получалось; на судно пришел, казалось, весь поселок, у всех были какие-то пропускные корочки. Более того, члены экипажа регулярно приводили на борт местных (вернее, приехавших на один сезон). "Он (она) со мной", - небрежно бросали мне старшие товарищи, проводя очередного визитера к себе в каюту. У моряков были шмотки, зонтики и всякая ерунда из капиталистических стран, а у местных были деньги. Я стоял, облокотившись на планширь, изнемогая от однообразия и недосыпа. Неожиданная помощь ко мне пришла со стороны старшего механика. Помню, выходит из подвала дедушка и спрашивает, есть ли у меня невеста. Я серьезно отвечаю, что нету. Дед качает головой и говорит: "Ну тогда иди, поспи часок-другой, а я тут постою." Дед приходил к трапу подменить меня ежедневно, спасибо ему.



Вот был я в прошлые выходные на выставке в Манеже: типа самое что ни на есть современное искусство Санкт-Петербурга. Честно скажу, я сам бы туда *** пошел, ибо консерватор и традиционалист. Это жену все тянет на неизведанное, а супротив жены не попрешь ведь.
Поехали. При входе заплатили по сту рублей. Я еще тогда хотел назад дернуть, как прочитал: выставка, инсталляция и перформанс. Но жена удержала, она у меня и танковый прорыв вермахта у Прохоровки, случись она там, остановила бы шутя. Ну, я тварь подневольная, пошел.
А внутри оказалось не так чтобы совсем плохо: висят разные картинки, я с десяток даже нашел весьма интересных и познавательных. У входа смотрю - стоит Сапега в сраном военморовском тельнике, митьковскими книжками торгует. Подошел поговорить, а он, своя своих не спознаша, начал мне нагло втюхивать книжку про митьковские танцы. Типа это круто, новье бес****ы, только-только выпустили книжку. Я ему говорю: Миша, да ты вконец ахуел. Для меня это уже двадцать лет как пройденный этап. Взгляни, взгляни в глаза мои суровые - мы ж с тобою год параллельно скудную минморфлотовскую пайку жевали, пока факультеты не разделили. Да и тельник у тебя позорный, военморовский. Все равно не узнал нихуя, но подарил свою книжку с автографом. Правда, пришлось еще на сто рублей шагинских стихов купить про Икарушку.
Вот так проходят слава мирская и прочие глории мунди: уже и старые, кондовые митьки не узнают и в *** не ставят. А когда-то за мой хэнд-мейд картуз драку в Сайгоне устраивали.
Ну, я утерся да и пошел далее. Жена говорит шепотом: это что за бомж? Я ей тоже шепотом: да это ж Сапега, судовод со старшей роты. Жена заплакала, глядя на меня с запоздалым состраданием.
Хожу я себе дальше, на картинки смотрю: иные уже и видел в ЛОСХе, а на иные и смотреть не стоит. Все под альтернативную музыку: сидят на лестнице у гардероба пара мудаков в тельниках, девки какие-то еще, и воют, воют... то сабаками залают, а то паровозом загудят. Но акустическое давление создают грамотно: жена уж побледнела вся и говорит - мне плохо, пойдем отсюда. Смотрю, еще пару женщин поблизости так и вовсе с музыки-то рвет на родину: блюют в ближайщую урну. Одна другой говорит: попроси их перестать, а то я упаду прямо тут. Не перестали.
Ну, я и не такое слышал в моей суровой флоцкой жизни, а оттого мою бронебойно-неустойчивую психику только благоверная и может поколебать. Повел ее на второй этаж.
Там супруга немного отошла: глядит на всякие архитектурные прожекты да радуется, а музыки почти и не слышно, она внизу вся осталась. Я тож пригляделся - а там на подставке гипсовые сиськи чуть ли не восьмого номера! Слегка помятые, правда - словно скульптор не утерпел, пока высохнут, и хватал от юношеского томления чувств, все не мог оторваться. Ну, я тоже за них подержался немного, но тут бабка-смотрительница погнала прочь, да и супруга смотрела косо.
И только я от этого впечатления отошел слегка - ***К! вот именно так, с большой буквы. Как ебнуло что-то прямо у меня под ухом. Оглянулся в панике и чуть не обосрался: идет голый человек с огромным барабаном. Сам слегка обвязан в простыню, морда вымазана потрескавшейся зубной пастой, а в руке корявый дрючок, обмотанный тряпкою. Им он по барабану и хуячит не щадя сил, но не подряд, а с расстановкою. А чуть поодаль бритая наголо фемина, замотанная в лиловый тюль, идет себе и вертит над головой какую-то фиолетовую колбаску. Колбаска при вращении издает мерзкий посвист, а фемине словно и похуй. Люди, правда, бегут от нее без памяти.
Жена вовсе обомлела, просится наружу. Но это уж ***, сто рублев с носа плачено за перформанс. Стою смотрю.
Прошли они это мимо нас (барабан грохотал так, что сердце обмирало), да и устроили нечто неудобьсказуемое на балкончике. Я пытался подобраться и посмотреть - сначала покраснел, потом чуть не стошнило. Глянул наскоро на картинки и бежать.
Так и не вырос культурно.

"... Неожиданно левую руку
Сын протянул из засады, а правой, схвативши огромный
Серп острозубый, отсек у родителя милого быстро
Член детородный и бросил назад его с сильным размахом"

Вот - искусство. Поэзия. Страсть. Слог. Сильный, что называется, размах.
А вы - Пушкин, Пушкин.
Нет, при Иосифе Виссарионыче такой ***ни не было.



Другие статьи в литературном дневнике: