Сергей Николаев
На одном из литературных сайтов состоялось обсуждение трёх стихотворений Сергея Николаева. Приводилась его биография и личное поэтическое кредо. Примерно так: стихи надо писать так, как если тебя на рассвете расстреляют.
А если иначе, то их вовсе не нужно писать, потому что деревья, из которых сделана бумага для твоих будущих книг, для людей нужнее.
Решила сохранить для себя свой отзыв.
***
Человек нарождается наг и беспомощен – с ним
происходит взросление, горе, любовь, и обида,
и высокие звёзды, и сладкий отечества дым,
и метель на Урале, и даже стихи Еврипида.
И однажды, в кромешную ночь, просыпаясь в краю,
где ни хлева, ни хлеба, а только тайга и бураны,
человек произносит: «О, Господи, я говорю
для тебя одного, для тебя и для женщины Анны».
Он идёт за Полярной звездой по студёной реке,
крутолобый, голодный,
и злющий, как чёрт, и азартный,
и шумит грандиозная станция-жизнь вдалеке.
А потом человека на стрелках качает плацкартный.
И проходят обиды, и клёны шумят под окном,
и печатью морщин отмечает спокойная мудрость.
Через беды и смерть прорастает ячменным зерном
всепрощающий разум, горячая нежная чуткость.
Человек умирает, и вот остаётся судьба,
и стихи, и могила среди утешительных сосен,
и февральское небо, в котором весенняя просинь,
и дымок горьковатый костра, уходящий Туда.
* * *
Вековая сосна отрыдала янтарной живицей,
отгорела рябины багряная, жаркая кисть.
Нагадала кукушка, печальная, мудрая птица,
мне короткое счастье и бледную дурочку-жисть.
Я лежу на снегу и небесную тёмную воду
отпиваю ковшами колючих Медведиц. Я знал,
выбираю любовь, и крылатую злую свободу,
и вокзальную копоть плацкарта,
и промельки шпал.
Надо мною зажглась голубая бессонная Вега.
Умирать не больнее, чем жить, а тем более петь.
Да не всё досказал и, мне кажется, многое недо-
пережил, но ещё я могу на снегу каменеть.
О, какие мы всё-таки бедные звери смешные,
одинокие люди в кромешной, бескрайней ночи.
А жестокие звёзды летят на меня, как большие
голубые, прекрасные осы, и сердце стучит.
* * *
А земля здесь хорошая, только лопату воткнёшь –
то берцовая кость, то проломленный череп, то челюсть.
Урожаи даёт и картошка, и свёкла, и рожь,
а ещё тирания такая выходит, что прелесть!
Сколько их насчитаем: Иосиф, Иван, Николай,
и Петра не забудем, на полки табачные глядя.
А живём хорошо – за душой, так сказать, ни кола,
ни двора. Для философа, знаешь, подспорье, отрада.
Вот и любим застолье – по пьяному делу легко
рассуждать о ворюгах, дорогах плохих, туалетах
привокзальных (поскольку иных мы не знаем). Ого,
просквозила какая лихая цифирь в документах!
Так и видятся литры, погонные метры, кубы
на безлюдном вот этом, почти межпланетном,
пространстве.
То ли хлеб из крапивы, из горькой травы-лебеды
мы печём, то ли повесть о нашем степном окаянстве.
Как сказал наш великий: пока не забили мне рот,
благодарность одна… Мы понять эту шутку не в силах.
А земля здесь хорошая – прутик воткнёшь и цветёт.
Хороши в сентябре урожаи на братских могилах!
Изменить
Флярик 04.01.2019 16:22:16
Отзыв на произведение: КЛиК в "лицах" - Грин Сандерс положительный
Приведённые здесь стихи – настоящая поэзия.
Причём поэзия – традиционная русская, времён слома исторических эпох на пороге 21 века, точнее – первых последствий этого слома. Узнаваемо горькая, вот именно (прозвучало такое слово) азартная, зрелая и запоминающаяся. Не смелость или оглушительная новизна образов является её сильной стороной, нет, Грин Сандерс не испугался «жаркой кисти рябин» и «просини» после «сосен». А ведь он – не новичок в поэзии, чтобы не знать о присутствующем в среде пишущих запрете на такие «штуки». Так в чём же дело?
А дело, на мой взгляд, в том, что подлинный сюжет человеческой жизни, знаки особой судьбы, глубокое переживание её переломных моментов переносят поэтический фокус с «каким образом сказано» на «о чём сказано». Вполне традиционная поэтика не мешает автору писать внятные, наполненные, всем понятные стихи об очень серьёзных вещах, говорить «о времени и о себе» с обнажённой искренностью.
Его непростая судьба помимо его воли отражает судьбы множества людей, попавших в молотилку смены государственных режимов. Испытание здоровьем даёт его стихам особое знание о человеке, не ведомое, может быть, большинству среднестатистически здоровых людей.
Самое сильное стихотворение, с моей точки зрения, первое в данной подборке.
Это поэзия кризиса, испытания, мужественного страдания, особая эстетика бедности. Лирика плацкарта и привокзального быта, а не горнолыжного спуска в Красной, скажем, поляне... Поэзия валокордина на тумбочке, жареной картошки в чугунной сковороде на ужин, а не холодного шампанского с икрой после средиземноморского заплыва с яхты...
Нет-нет! И лыжи, и море, и плавание, и горы – прекрасны!
Но есть человеческая жизнь, предельно далёкая от всего этого, есть общага с зеками и кромешная духота плацкарта старого образца. Есть больницы на шесть мест в палате и пронзительное чувство к родине, которую любишь тем сильнее, чем труднее живёшь.
Истина заключается в том, что своеобразной пищей для души, сердца поэта, источником поэзии может служить и то, и это.
Русская поэзия легко вмещает таинственных дев Гумилёва, сероглазых королей Ахматовой и молчаливого Филю Рубцова.
И мятущегося, обозлённого, и одновременно одарённого особым умением выживания через сострадание и любовь к самому ближнему героя поэзии Сергея Аствацатурова – она принимает в себя тоже.
Насчёт призыва Сергея не писать, если не можешь, и ощущения «расстрела на рассвете». Несомненно, что сам Сергей так и пишет, что он владеет психологическими механизмами этого состояния.
Но я была бы осторожнее с такими вещами! Каждому «больному» – своё лекарство, и мы друг другу не судьи. Задавить способности в человеке у нас со школы умеют на отлично. А вы разбудите, попробуйте!
В завершение хочу поздравить всех с наступающим Рождеством и поблагодарить Сергея за интересную встречу.
Другие статьи в литературном дневнике:
