В глазах Марии золото и мёд –
кто видел это, тот меня поймёт,
а видел это принявший на грудь
стакан портвейна или что-нибудь
гораздо крепче. Господи, прости,
ведь я не пью с утра до десяти,
но выхожу на чистый разговор,
и всё плывет – и улица, и двор,
и небо, и архангел по реке
в обычном деревянном челноке.
А я стою на красном берегу
и даже слова молвить не могу.
Но вижу всё – как будто мне легко
увидеть бога, прыгнуть в молоко
холодной смерти, выйти по весне
живой лозой на каменной броне,
иль в рюмочной, на стойку обронясь,
закрыть глаза блестящие, как грязь,
вообразить, покуда снег идёт,
в глазах Марии золото и мёд.
Спокойный ветер в тонких завитках
её волос, и слёзы на щеках,
когда печали полон её дом,
и в чёрном небе слышен чёрный гром,
как весть о том, что плачет небосвод
и бог стучит ей ножками в живот.
