Плата за доброНЕ ВСЕ РАВНО 2023 Зачем русские добровольцы уезжали воевать за Югославию в 90-е и с чем остались потом Разбираясь дома, я нашла маленький пыльный мешочек с вышитым крестом. И в нем два камня - чёрный и белый. День и ночь. Добро и Зло. Тьма и Свет. Или- или. Разбираясь дома, я нашла маленький пыльный мешочек с вышитым крестом. И в нем два камня - чёрный и белый. День и ночь. Добро и Зло. Тьма и Свет. Или- или. Да много может быть еще ассоциаций. Да много может быть еще ассоциаций. Я привезла его из Сербии 13 лет назад… Там оставались жить последние русские добровольцы, воевавшие за Косово в 1999 году. Никому особо не нужные, брошенные, забытые, злые. Потом в их среде как раз и окажутся те, кто пойдёт в 2014 году защищать Русский мир. Даже не задумываясь, а что это такое? Сереги Сухарева, подарившего мне этот мешочек с двумя камнями на счастье, к тому моменту уже не будет в живых. *** …Это был крик отчаяния в пустоту Интернета. От бывшего добровольца Сергея Сухарева, воевавшего в Югославии, в Сербии, Боснии и Герцеговине в далекие 90-е. После войны он, как и многие его соратники, остался жить на Балканах, которые стали его новой родиной. Сергей писал, что такие же, как он, добровольцы, его друзья, были выброшены на помойку. Их лишили гражданства, которое они получили за свои подвиги, отняли пенсию, вынудили уехать с Балкан и скитаться по миру. Сам он тоже нищий инвалид. Ехать ему некуда. Эти люди больше не нужны тем, за кого когда-то проливали кровь. Но и России они тоже без надобности. …Белые волки, царские волки, как их еще называли, «русские братушки». Герои абсолютно чужой войны. Странная страна, Россия. Готовы бросить все к черту и лететь через полмира, чтобы защитить тех, кто, как нам кажется, близок по духу и по крови. Кого-то спасать… Так было и в XIX веке. И в Первую мировую, после выстрела сербского террориста в Сараеве, в мясорубке, которая стоила нам империи. И в минувшую балканскую бойню тоже. ;Никто не знает, сколько на самом деле воевало русских в Югославии в 90-е ХХ века. Легенды говорят чуть ли не о тысячах. Радиостанция «Свобода» приводила, например, цифру в пять тысяч человек.;Те же, кто находился там сам, уверены, что вряд ли больше нескольких сотен. Просто каждый дрался за десятерых. Отряд «Белых волков», «Царских волков». Сергей Сухарев встретил меня в аэропорту Белграда. Я узнала его сразу — черная перчатка вместо пальцев правой руки, нет глаза. Рядом стояла его дочка, Мария, которая почти не говорила по-русски, но все понимала. Нас толкали в разные стороны улетающие и прилетевшие, Сергей, не замечая никого вокруг, взял мою сумку здоровой рукой. — Почему я остался здесь после войны? Таких, как я, было довольно много, тех, кто считал, что, раз мы отдали годы и здоровье за чужой народ, значит, имеем право. Нас, русских, носили тогда на руках… А что бы я делал в России? Я уезжал еще из Советского Союза, которого больше не было. В вашей новой жизни я ничего не понимал. Бывший диверсант Сергей Сухарев — гражданин Боснии и Герцеговины. Гражданство ему дали за боевое прошлое. После войны он жил в Белграде, в Сербии, потому что его жена сербка. Инвалид второй группы с маленькой пенсией.;;Родом Сергей из Северного Казахстана. Несчастливое детство, пьяный отчим, который нещадно бил. Когда он повесился, маленький Сережа ходил смотреть через окошко в морг — радовался. ;;С юных лет он был один, пас скот, ел степных сурков. Учился отвечать за самого себя. Мир Сергея твердо делился на черное и белое, на своих и чужих. «Наполовину друг — это наполовину враг, понимаешь?» — заглядывал Сергей мне в глаза. Таким, как он, одна дорога — в солдаты. Он и был им, еще в СССР, но где воевал и когда — об этой части своего прошлого Сергей предпочитает не распространяться, только шов через весь живот и смутный рассказ о том, как летел после страшного ранения через черный туннель навстречу яркому свету. — Я решил уйти в монахи, потому что верил в Бога и считал, что этот мир не для меня, — продолжал Сергей. — Уехал в Грецию, где находятся известные православные храмы. Пешком добрался до острова Кассос. Местная полиция приняла меня за шпиона, как раз началась война в Ираке, а у меня не было ни денег, ни нужных документов. Но я считал, что на все воля Божья и я не пропаду… Нормальные люди, как объяснили ему в монастыре, не уходят из мира без благословения духовных отцов. Из-за отсутствия письменного разрешения монахом он так и не стал. Смирился. Заимел маленький бизнес на Корфу, торговал шубами, работал в туризме, должен был получить греческое гражданство. Но услышал по телевизору, что в Югославии началась война. «Я решил немедленно туда мчаться и, если понадобится, отдать жизнь, — говорит он. — Я был искренне убежден, что это подло, видеть по телеку, как наших бьют и спокойно продолжать пить кофе. Тем более что политики звали добровольцев со всего света защищать общие православные ценности. Я верил, что меня ждут». *** После развала социалистического лагеря мир какое-то время был расплывчатым и неопределенным. Пограничные столбы больше не являлись непреодолимой преградой. Чтобы добраться до воюющих Балкан, русские нелегально переходили границу, даже пересекали вплавь Дунай. Они не думали, что впоследствии могут потребоваться какие-то справки, что надо официально где-то записываться в добровольцы. Они вообще не особо понимали, на чьей они сами стороне и кто за кого здесь — мусульмане против православных, католики против мусульман, боснийцы, хорваты, сербы… Все против всех, а чья правда? Сергей стал одним из десяти русских, первыми прибывших на ту чужую «Знаешь, в национальной сербской кухне есть такое блюдо — «мешано мясо», это когда говядину, свинину, баранину смешивают на одной тарелке, — обьяснял мне Сергей. — Первый рукопашный бой — то же мешано мясо. Я попал в сербский отряд. Показали ребят из нашей группы: «Запомнили их лица?» — «Запомнили!» — «Вот этих постарайтесь не убивать» — «А остальных? Вдруг тоже наши?» — «Остальных можно, вы же их не знаете». Три дня они не разбирали своих и чужих, одни и и те же европейские лица, одинаковая форма и оружие бывшей югославской армии, один язык. Пена шла изо рта, чтобы не спать, давали пить энергетики, отказывало сердце. Впрочем, сердце — это последнее, что он тогда чувствовал. Мешано мясо. Воздух был чёрным от взрывов, земля - красной от крови. «В том месте, где шел бой, раньше были огороды. Наверное, и сейчас там сажают картошку, — удивленно, будто не понимая, как такое может быть, произнёс Сергей. — Я две недели потом спал, прижимая к себе автомат. А дальше мне стало все равно». Воевал в сербских «краповых беретах». Затем перешел в секретное диверсионное подразделение. «Идешь в разведку, несешь отдельно один патрон для самоликвидации, гранату, прикрепленную на шее, и на спине черный мешок, который ты сам же и укладывал и в который, если не повезёт, положат тебя. Идёшь и не знаешь — вернешься ли назад». Женился Сергей тоже на войне. «Мара связисткой была. Такая высокая, красивая сербка. Я ее раз пригласил погулять, она согласилась, второй… А потом прижал в углу, поднял автомат к ее животу: «Слушай, меня завтра убить могут — либо ты сейчас выходишь за меня, либо…». Она согласилась», — варварские, средневековые нравы. Я смотрю на него прямо и говорю, что он идиот. А Сергей отвечает, что тогда все выглядело иначе, чем в обычной жизни, и на самом деле он никогда бы не убил Мару, потому что любил. …Венчались они спустя несколько лет, в 99-м, под раскаты натовской бомбардировки. *** В 94-м Сергей подорвался на хорватской мине-ловушке. Оторвало четыре пальца и выбило правый глаз. «Кого-то бьешь ты, а кто-то — тебя, все по-честному». …Между тем союзная Югославия проиграла войну и распалась. Добровольцы стали не нужны. «Нам выдали медали, кое-кто, и я в том числе, получил гражданство, льготы, бесплатное медицинское обслуживание. Но большинство наших воевали нелегально. Они уехали ни с чем. Я честно думал, что начну с чистого листа, что у меня здесь будет настоящая семья. Я был счастлив, что нашел новую родину». Тихий дом, любимая женщина, дети Петар и Мария, бегающие вокруг стола с белоснежной скатертью. Сам Сергей мастерит что-то из дерева в уголке. Тихое счастье. Один из сербов сдал целый этаж своего дома на окраине Белграда за сущие динары, чисто символически. «Знаешь, а я иногда месяцев по шесть не выходил на улицу. Утром проснусь — весна на дворе, засыпаю — уже осень. Я просто жил». За окнами его дома менялся мир. Бывшая социалистическая Югославия взяла курс на ЕС, в политику пришли новые люди, которые полагали, что лучше быть на обочине, но Европы. Сергей этого упрямо не замечал. Косово провозгласили независимым. В боснийском Сараеве по улицам ходили ваххабиты — важные дядечки и молодые парнишки с узенькими бородками, лысыми черепами и в укороченных штанах. Хорватия и Черногория стали курортами. Русских на Балканах по-прежнему ждали. Но не добровольцев, а бизнесменов. «Газпром», «Южный поток» и все такое… Новое время настало, всеобщая глобализация. А такие, как Сергей, остались не у дел со своими крайностями. Или-или. И наивной верой в то, что нужно бежать и кого-то спасать, — кто тебя об этом, может, совсем и не просит. В русской церкви в Белграде убрали доску с именами погибших добровольцев, был разрисован сатанистами обелиск памяти соотечественников, сражавшихся против османского ига, возле городка Алексинца. Остался только храм с могилой полковника Николая Раевского, он на балансе «Газпрома». Здесь похоронен не весь полковник, а только его сердце. Разбираясь дома, я нашла маленький пыльный мешочек с вышитым крестом. И в нем два камня - чёрный и белый. День и ночь. Добро и Зло. Тьма и Свет. Или- или. Да много может быть еще ассоциаций.-4 Внук знаменитого генерала, воевавшего с Наполеоном, Николай являлся прототипом графа Вронского из «Анны Карениной». В августе 1876-го в числе трех тысяч добровольцев прибыл он в Сербию, чтобы спасти братьев-сербов от турецкого ига. Здесь, на берегу Южной Моравы, через 13 дней был убит. На месте его гибели в начале ХХ века построили церковь Святой Троицы. Под сенью лип, окруженная кованой ажурной оградой, стоял она. Как память о русских, оставшихся на Балканах. *** …Мы сидели с Сергеем Сухаревым в кафешке в Белграде. Напротив паренек, наше туристо, ужасно бухой и нелепый, впаривал официанткам про то, как премьер Примаков, протестуя против бомбардировок НАТО Белграда, десять лет назад развернул самолет над океаном… И что русские с сербами - братья навек. И что мы их вообще спасли. А они нам по гроб жизни теперь обязаны. Молоденькие официантки смеялись и переговаривались между собой. — О чем они говорят? — спросила я. — Да что он дурак пьяный, — сердито ответил Сергей. Иногда он откровенно меня бесил, своей прямотой и несгибаемостью. Я, может быть, его тоже бесила, но он это не показывал. Решили ехать в Сараево - посмотреть на то самое место, откуда Гаврила Принцип стрелял по эрц-герцогу Фердинанду и все завертелось и не может прийти в себя до сих пор. Въехать в Боснию и Герцеговину с моим паспортом РФ можно было и без визы, но тогда должна была отметка о пересечении границы БиГ в аэропорту. У меня ее, естественно, не было. Я же прилетела через Белград. То есть по идее меня могли задержать до выяснения всех обстоятельств. «Прорвёмся», - убежденно сказал Сергей, купив билет на автобус. Всю дорогу я сидела и его кляла. Ему-то что - у него гражданство, а меня сейчас как высадят на границе, прямо в дождь и в ночь… И куда я денусь? Никуда. Очень хотелось сорвать на нем свою злость. Я и срывала. Усатый пожилой пограничник, полистав мой документ, выразительно взглянул в мои глаза. Я молчала. Сергей что-то бросил ему, отрывисто и сурово. Тот снова взглянул, вздохнул и вернул наконец книжицу в красной обложке. Езжайте, мол… - Что ты ему сказал? - теребила я Сергея, когда автобус тронулся. - Что ты русская и что все равно отсюда никуда не выйдешь… А у него только проблем с тобой прибавится. Поэтому лучше пропустить. Тем более, ты же не одна и разбираться придётся с нами обоими. Вот дурак! У меня не нашлось других слов. «Ты его на понт, что ли, брал? А если бы не подействовало? И чтобы мы делали? Вот что?» Сергей хмыкнул. «Такой вариант я не рассматривал». В Сараево мы пробыли часа три. Прямо в тротуаре для туристов был выбит след башмака Гаврилы Принципа. Можно было наступить и сравнить размер наших ног. Почувствовать себя человеком, который вершил историю. Судьба самого Принципа печальна, но закономерна. Подросток, чей громкий выстрел начал Мировую войну, он не мог быть приговорён к смертной казни в силу своего несовершеннолетия, но его содержали в максимально жестких условиях в тюрьме и в 1918 году Гаврила скончался он туберкулёза 23 лет от роду. Тогда же завершилась и Первая Мировая. Завершилась ли? Ведь Вторая, начавшаяся через 20 лет, была плоть от плоти и кровь от крови ее продолжением. Как продолжением является все то, что мы переживаем сейчас… С Сергеем Сухаревым я проехала через всю бывшую Югославию, были мы и в местах, где он воевал, на могиле сердца Раевского, нашли ребят из его отряда, сербов, которых он не видел пятнадцать лет. Те, как сумели, вписались в новую жизнь, доставали лишь по праздникам изношенные «краповые береты». Я, человек другого времени, не понимала Сергея почти никогда. Его болезненную горячечность, обостренное чувство справедливости. От отчаяния, что я способна его пожалеть (иногда, иначе чтобы я здесь делала), но не способна услышать, Сергей сорвался. Сказал, что, если что, то будет драться до последнего патрона… Как тогда. А я жестоко ответила, что война уже закончилась, бери шинель, солдат и иди домой. И что ехать в Югославию — это был его личный выбор, его свободная воля. И что ни к чему его геройство тогда не привело, он такой же несчастный и никому не нужный, кроме Марии и Петера. И Мары, которую он чуть не убил от большой любви. Жизнь сама всех честно рассудила. Наверное.
Сергей промолчал. Все же я не была Марой и прикончить меня он не мог. А, может быть, понимал, что на самом деле я права. …Перед возвращением домой, он отвёз меня в одно место. Только его собственное. Сказал, что хотел бы показать его мне. И, может быть, тогда я пойму. Далеко от цивилизации, в горы, в заброшенный монастырь. Ему триста лет. В сербско-турецкую войну сюда приносили раненых русских солдат. Сейчас здесь никого. Земляной пол пах сыростью, мышами и истлевшими иконами. Сергей зажег свечи, которые хранил здесь же, на полке, и достал хранившийся там мешочек с крестом и камнями. Чёрным и белым. Или-или. Я не знаю, сколько ему лет. Может, он сам его сделал. А, может, нашёл здесь. «Это тебе, - сказал он, протягивая их мне. - Талисман, что ли, пусть будут на память. Смотри, нет никаких полутонов - вот и вся жизнь такая. Чёрная или белая». Разбираясь дома, я нашла маленький пыльный мешочек с вышитым крестом. И в нем два камня - чёрный и белый. День и ночь. Добро и Зло. Тьма и Свет. Или- или. Да много может быть еще ассоциаций.-6 Пусть будут… Больше мы не виделись. Через несколько лет я узнала, что он умер. Ещё через несколько те немногие оставшиеся добровольцы, кто не нажил ни денег, ни семьи, засобирались на Донбасс спасать Русский мир. Их неприкаянные души требовали творить добро, как они его понимали. Как всегда безуспешно. В который раз. Мне было также жаль их, как и Сергея. Потому что я четко ощущала, что спасти в этой жизни по-настоящему мы можем только одного человека. Самого себя. Но как раз это им и не было нужно. 2010-2023 годы. Белград—Ниш—Алексинец—Баня-Лука—Сараево—Москва P.S. © Copyright: Вячеслав Дорошин, 2023.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
