Олеся Николаева. Петербург.
Алая роза и морем пропахший бушлат.
Кесарь тебя сочинил наугад, для утрат,
сил не жалея, —
вычертил, вымерил, выстрелил — всё невпопад:
мёртвым — почёт, а живым — суетливый обряд
юбилея.
Тот юбиляр — он недаром лицо отвернул,
всё, что он взял, он присвоил, он лжёт, что вернул
в новой обложке
имя на глянцевом, титульном, скользком листе, —
брось, чечевицу свою дожевав в нищете,
в каменной плошке.
Как ты ни чисти имперских амбиций фасад,
там, в коммунальной кастрюльке, вкрутую надсад
уж доварился.
Как ты ни стой, словно страж, у своих пирамид,
с ватой меж зимними рамами скомканный стыд
сплошь понабился.
Паче Писанья чтя письма своих мертвецов,
весь на плацу — ты надменен, чванлив и свинцов:
дрожь и зевота.
Или ты видишь лишь то, что давно далеко,
иль, как в спасенье, вцепившись в игрушку Фуко,
ждешь поворота?..
Словно ещё не сбылось и написан вчерне
всадник надменный — он в белой сплошной пелене,
спрятавшей кратер.
Маятник дрогнет, копыта падут тяжело,
взмоет орёл и в небесное стукнет стекло:
жив император!
До преисподней вознёсся ты гордой главой,—
ересиарх, опьянённый лукавой хвалой
разноголосиц.
Но твой соперник — ревниво ж ты помнишь о нём –-
славный Георгий, он все еще ходит конём,
победоносец!
Вот почему возле чёрных узорных ворот
дух твой дежурит и с подданных подать берёт,
но, прогорая.
прежде чем здесь, на пожитках своих, изнемочь,
жалует каждому вечную белую ночь —
небо без рая.
Другие статьи в литературном дневнике:
