Статья о моей Родине родился, где я родился.

"Дуванский вестник". Выпуск № 130 от 11.11.2014 г.
Ежовка
Эту главу из недописанной книги «Родину не выбирают»
я посвящаю моим дорогим ежовцам Михаилу Патлусову
и Анне Харьковой, Владимиру и Нине Петуховым
Ежовская академия
Восьмилетняя школа, где я продолжил обучение, находилась в селе Ежовка, что стоит на реке Юрюзань в двух километрах ниже устья р. Кошелевка. От малой цивилизации до центральной усадьбы Михайловского совхоза с. Михайловка ее отделяло более двадцати километров, от Урмантау – около 8-10 км. Дальше Ежовки – тайга. От большой цивилизации – районного центра – около пятидесяти верст, и половина этого пути все лесом и лесом.
В 70-е годы (1961-1966) это было довольно большое село, где имелась своя маленькая электростанция, а вместе с нею и прелести цивилизации: электроприемники, электроутюги, круглые полуавтоматические стиральные машины, у зажиточных мужиков даже электробритвы. Одна беда – электроэнергию подавали только к вечеру, а «тушили» с восходом солнца (с перерывом на «сон» с 12 до 5 дня). Но все равно было здорово читать книги при ярком свете электролампочки, гладить брюки вечером электрическим утюгом.
К 1 сентября отец мой Василий Максимович и мама Анастасия Михайловна определили меня в Ежовскую восьмилетнюю школу и в пришкольный интернат для «иногородних детей». Школа располагалась в самой высокой точке села у сельского клуба (бывшей церкви), напротив магазина райпотребсоюза. Здесь всегда было сухо, почва каменистая. На территории местной «академии», на едином огороженном участке, располагалось 6 зданий (три учебных корпуса, два интерната, мастерская) и хозяйственные постройки. Один гужевой транспорт в лице старого мерина по кличке Кар. Отопление дровяное, вода в колодце, удобства на улице.
В интернате жили дети из деревень Кошелевка, Кайсаровка, Собакино, Елабуга, Потаповка, Кутюм и др. Всего набиралось до 70 душ школьного возраста. Распорядок дня почти военный – подъем в 7.00. Наша няня тетя Паня вела у мальчиков вечерний учет или вечернюю поверку вверенного ей состава, следила, чтобы все мыли ноги в тазу, назначала дежурных на завтра, и в 11.00 гасила свет. После занятия в школе обед, личное время и с 16.00 до 19.00 – выполнение домашнего задания. За чем внимательно следила воспитатель Полина Федосеевна Сазанова. Она же после занятий организовывала вечернее чтение книг, игры, словом, развлекательные занятия. Много времени отводилось подготовке концертов к праздничным датам. Песни пели под гармонь, на которой успешно наяривали Саша Скороходов, Сергей Ширяев, Василий Петухов. Пробовали другие, но этих признанных мастеров переиграть не мог никто.
Генералом, министром иностранных дел, мамой и доктором у нас была тетя Паня (Окунева). Мы ей доверяли все. А сколько раз спасала она нас от праведного гнева ежовских мужиков, когда интернатские «зеленые патрули» резали верши и морды на реке Кошелевка, давая возможность отнереститься хариусу. Или лазали в их огороды за подсолнухами или огурчиками.
Но особенно запомнился один случай. Питались мы продуктами, привозимыми каждое воскресенье из дому. Запаса должно хватать до субботы, когда нас увозили домой на помывку в бане и на встречу с родителями. Бывало, что еды не хватало на неделю, но все по-братски делились.
Однажды зимой мы сгребли снег с крыши интерната. Горы его достигли ящиков, смонтированных на уровне 2 метров на наружной стене здания интерната, чтобы не достали местные псы. (Зимой так обычно хранили мясо).
Ночью деревенские собаки очистили наши полки и ящики от мясных запасов. А это значит, мы остались на одном продукте: утром – чай, в обед – чаек, вечером – чаище. Все же переменная пища, так шутили мы. Военный совет «мужчин» интерната решил: собак надо наказать.
Сделали несколько силков-петель и наставили вокруг интернатского форта. На плите кипели чайники с горячей водой. Чу! Визг. Ага, попалась! Один в варежках хватал чайник с кипятком и поливал заднюю часть ворога-собаки, другой отцеплял петлю. Собака с диким воем мчалась в деревню. Вскоре вся деревня выла и стонала. Брякали двери, звенели окна, в разных концах хлопали выстрелы из ружей.
А наутро заседал «совет старейших» деревни. Сергей Ростовцев, живший ближе всех к интернату и лесному массиву, уверял, что виной всему стая волков, которая бродит вокруг деревни и подкарауливает зазевавшихся собак. Местный лесник Александр Сарапулов подлил масла в огонь, сказав, что собственными глазами видел волчью стаю. В школе прошел «учительский совет». Было решено: детский интернат взять под особый контроль и наблюдение. Вдруг волки ворвутся на территорию ученического городка.
Так продолжалось несколько дней. И только один житель деревни фронтовик Андрей Сарапулов догадался, в чем дело. Покуривая свой неизменный самосад, на жарком совете старейшин, как бы невзначай, спросил: «А что, мужики, в этом году наш портной Кузьма останется без работы. Собачьи дохи шить уже не понадобится».
Все удивленно уставились на него. Василий Сарапулов, местный охотник, хмыкнул и внимательно-вопросительно посмотрел на дядю Андрея. А тот продолжал: «Надо вызывать сапожника или шорника. Шкуры собачьи после «волчьего нападения» приобрели хромовый оттенок».
А надо сказать, что кипяток, которым поливали собак, вытравил у них на спине кусок шерсти, и «друзья человека» блистали по деревне хромовыми задами. Шум был большой, в разрешении которого немаловажную помощь оказала нам наша тетя Паня – министр иностранных дел республики Ежовка. Вечная ей память. Но, как говорится, не было бы счастья да беда помогла. Многие деревенские собачки как непригодные на шубы и дохи дожили до глубокой старости.
Не знал и не ведал я в сентябрьский день 1961 года, что кончились мои детские заботы.
Закончил восемь классов. Моя мама насильно увезла меня в педучилище, где я проучился четыре года, затем армия, работа в той же Ежовской восьмилетней школе…
Но до самой моей смерти я не забуду те годы формирования из нас, одиннадцатилетних пацанов, самостоятельных людей. Сколько я мог проследить жизненный путь моих одноклассников – Петуховых, Уфимцевых, Ширяевых, Сафоновых, Скороходовых, Крыловых, Сарапуловых, Сазановых, Окуневых, Грековых, Антуфьевых, Ужеговых, Востриковых (простите, кого забыл), я не нашел, чтобы кто-то из них стал преступником или плохим человеком. Все они – добрые сыны и дочери Отечества.
В интернате впервые мы ложились спать на чистые белые простыни, которые вначале стирала тетя Паня, а затем нанятая прачка. Мы узнали, что вечером полагается мыть ноги, а утром умываться каждый раз с мылом. Ноги мыли в одном тазу в горячей воде. Грели в голландской печи пудовую гирю и опускали в таз – вода была теплая и приятная.
То, что многие из окончивших Ежовскую восьмилетку получили впоследствии высшее образование, – заслуга Розы Кузьминичны Сарапуловой, нашего языковеда с красивым, четким голосом, звучащим напевно и завораживающе, уводившим нас в мир поэзии.
Милая наша Галина Ильинична Окунева, наш старший товарищ, всегда ругала с улыбкой и лаской. Ну попробуйте ласково осерчать и разозлиться? Она одна это могла. Благодаря ей ненавистная химия становится любимым предметом. Строгая Нина Григорьевна Окунева брала нас песнями. Учитель пения без сопровождения музыкального инструмента покоряла нас, мальчишек, своим голосом. И хотя у меня слуха музыкального не прибавилось, но наяривать деревенскую плясовую на гармони научился, что делал весьма охотно во взрослом состоянии после второй стопки. Анфиса Родионовна Сарапулова учила до четвертого класса ежовских пацанов и всегда восторгалась самобытным нравом деревни и любила свое село до самозабвения. Как-то при знакомстве с первышами Анфиса Родионовна спросила, кто знает стихи и желает продекламировать. Хрупкая девочка с большими синими глазами подняла руку…
На суку сидит воёна,
Коймит воёёночка.
У какой-нибудь язини
Отобью миёночка.
В будущем этой девочке повезло, по жизни она нашла свое счастье.
Одним из упорных самобытных деревенских пареньков был наш учитель Геннадий Ильич Окунев. Закончил восьмилетку, освоил кузнечное дело. Имел тягу к рисованию, окончил заочно институт – стал учителем рисования и черчения. Пользовался любовью у пацанов. Как я узнал позже, он первым в районе освоил авиамоделирование, и вечером в школьной мастерской мы мастерили планеры, а днем они парили над деревней, повергая в изумление сельский люд. Затем мы стали делать серьезные самолеты на эфирных двигателях, которые поднимались в небо кругами и, бывало, не возвращались назад. Приносили их нам охотники или грибники летом, находя в лесу. Спустя много лет, я проникся к Геннадию Ильичу большим уважением за то, что, рискуя, он доверял нам такие дела, которые ставили его на одну ступень с нами с той лишь разницей, что мы, ребятня 11-14 лет, ни за что не несли ответственность, а он отвечал за нас и мог лишиться в некоторых случаях работы, может, и свободы. Мы, это несколько ребят – Слава Греков, Сергей Сафонов и другие – загорелись идеей сконструировать аэросани. Геннадий Ильич поддержал идею и принял самое непосредственное участие в реализации планов. Раздобыли мотор-пускач от трактора, учитель отремонтировал его, он же сделал винт, рассчитав его шаг под мощность двигателя. И наконец чудо техники, сверкая свежей краской, промчалось по укатанным санями деревенским улицам, сопровождаемое сворой собак и испуганными, крестящимися старухами. К весне в деревне не остались целыми ни один палисадник, ни одна изгородь. Лопались винты, летали через переднюю рулевую лыжу пацаны, заваливались под самодельный снегоход, гоняли с ветерком в соседние деревни, вусмерть пугая народ. Геннадий Ильич доверял нам эту чудо-технику и никогда не «пас», оставляя на нашей совести утряску скандалов с местным населением. К слову, местное население хоть и поругивалось, но как-то великодушно реагировало на наши чудачества. Наверное, из уважения к изобретателю Геннадию Ильичу. Умер наш Геннадий Ильич, как и Сарапулова Роза Кузьминична. Как и Окунева Галина Ильинична. Но они, последователи Макаренко, делали великое дело в воспитании подростков и их обучении.
Эти педагоги и тысячи им подобных выпустили подготовленных к самостоятельной жизни людей. Для нас, детей того времени, нужно лишь поставить задачу, а как ее выполнить, каким путем, какими средствами, – мы решали сами. Величайшая та эпоха дала Отечеству самый непортящийся продукт общества – Человека мыслящего. Может сказано и пафосно, но это так.

Я иду по Ежовке

Летом 2012 года мы с Анатолием Семеновым, не нарушая царства тишины, спускались на «четырнадцатой» от Круглой горы в Ежовку. Остановились у околицы, заглушили двигатель. И задохнулись, испуганно закрутили головами. Что-то здесь не так! А что, не можем понять! От этого дискомфорт усиливается, на ушные перепонки давит все нарастающая тишина. Кажется, сейчас вот-вот все вокруг разверзнется грохотом. А может это демон-доброжелатель предупреждает нас: «Стойте. Не ходите сюда. Это не ваш дом. Уходите, чужие». А тишина все давит и давит: «Мы не чужие! Здесь наш дом. Мы давно не были в нем». Сонное, обманчивое марево куда-то уплывает, тишина успокаивает, словно приглашает: «Добро пожаловать на родину».
Я иду по деревне, я здороваюсь с ней тихо и приветливо. Домик покойного Василия Сарапулова, пчеловода и охотника. А здесь когда-то жил Николай Петухов; долгое время работал связистом, упал со столба и сломал ногу. В бинтах и с костылем усадили в повозку, когда у горы Сабакай снималась сцена кинофильма «Вечный зов» — переправа партизанского отряда. Лежащий на повозке с костылем и забинтованной ногой – молодой Николай, сегодня его нет в живых. А вот здесь жили Федор Сарапулов и его жена Галина Ильинична, моя учительница. Федор – пасечник и охотник, добрый и скромный. Бывало, идет зимой с пасеки, с зимовника пчел, и на весь лес: «… Фигаро – здесь, Фигаро – там». Это он с тишиной балует, а так слова клещами не вытащишь. А здесь Саша Сарапулов жил с учительницей Розой Кузьминичной. Крутая была Роза, попадало Саше от нее, но он всегда говорил, что права Розка. «Как же она может терпеть, если я каждый день из леса под градусом приезжаю». И, вздохнув, добавлял: а куда деться-то, лесник он и есть лесник. И Розы, и Саши уже нет в живых. Тихо шепчут что-то у голого фундамента посаженные ими деревья. А вот и дом Люньки Ярославцева, наверное, Алексея-фронтовика, танкиста-орденоносца.
А Люнька – это по-деревенски, ласково. В деревне если и выделяют кого, то обязательно меняют на свой лад или имя, или фамилию. Был и Саша Дорунин, Ярославцев у него фамилия, а Дорунин не знаю откуда взялась, но у него были очень славные детки, он их любил до безумия, чем удивлял неласковых мужиков. Попал Саша на лесоповале под хлыст, недолго жил, умер на Бакале. Вот здесь, напротив почты и сельсовета, жил Анатолий Уфимцев с женой Маришей (так он ее величал при людях и наедине). Не было у них детей, да и их уже нет в живых, оба умерли. Когда шел дождь и в деревне наступал период скуки, Анатолий звал меня домой, пока его Мариша на почте разбирала корреспонденцию. Доставал припрятанную поллитровку и … можно слушать целый день.
А начинал он так… «Расскажу я тебе самую большую тайну. И прошу тебя, не вздумай продать меня Марише… Ты поверил, что у нас нет детей? Есть! Вот когда я служил на Дальнем Востоке, была у меня.., а на целине познакомился.., а… всего меня любили 98 (Толя поднимал палец к потолку), 98 прекрасных дам…». Не заметили мы, как вошла Мариша и насмешливо поправила мужа: «Толя, прошлый раз ты говорил, что 99, что, сбавляем?». Толя рассмеялся: опять подслушала. Нехитрые выдумки кружевами вплетались в деревенскую жизнь, разнообразя ее и украшая.
Не помню уже сейчас, где жил мой лучший друг и товарищ Володя Петухов. И не мудрено, дома его застанешь редко. Сейчас его уже нет в живых, но в моей памяти он ассоциируется с персонажем фильма «Вечный зов» — Федькой. Только более порывистый и живой. Со сдвинутой на затылок шапкой, с матерком его можно неожиданно увидеть в любой части села. Утром проверит, как накормлено совхозное стадо на ферме, затем на пожарке, в центре села, он уже наряжает людей на общественную работу. Долгое время он был управляющим третьим отделением Михайловского совхоза. И жила деревня за своим начальником как за каменной стеной. Отремонтировали мужики старый ДТ-75, уже списанный, и обеспечивали всех дровами, вытаскивая хлысты прямо к деревенским дворам. Ни один пенсионер не остался без внимания.
Дальше жили фронтовики и старейшины села Сергей Ростовцев, Андрей Сарапулов, Осип Сазанов, Шутов, Михаил Окунев. Уважаемые люди и гроза мальчишек-хулиганов. На краю села, в сторону фермы, жил гармонист и балагур Саша Антуфьев, ныне тоже покойный. Почти вся Ежовка 70-х годов отошла в мир иной. Судьба хранила нас немногих, чтобы увековечить память ежовцев. Чтобы еще раз вспомнить всех поименно.
Я иду по Ежовке, и перед глазами встают знакомые добрые лица. Они радостно приветствуют меня. Я же низко склоняю голову.
Очередной дом, еще крепкий, с резными наличниками. Постучал я по рыжим от солнца бревнам. Звенят – справное было хозяйство. На стук вышел высокий худой парень.
- Кто ты? – спрашиваю его.
- Что, не узнаешь? Сын я Геннадия Ярославцева, Николай.
- Помню, как не помнить. Брат у тебя есть Юра. И маму твою помню. Как они?
- Умерли давно. Вначале мама, потом отец.
Оглянулся: кто тянет меня за рукав? Защемило где-то в груди: стоит небольшая девочка – копия бабушки.
- Дочка моя, — хвалится Николай. – Валерия.
– Идемте, — поманила та пальчиком. Подвела меня к пчелиному улью, наклонилась и выбрала из кучки снующих пчел одну, аккуратно подняла за спинку и серьезно пояснила:
- Это трутень. Он большой. Трутни всегда большие, потому что они не работают. И живут дольше.
- Как тебя звать?
- Валерия. Леркой все зовут. Вырасту – буду врачом. Чтобы мамка с папкой не болели и долго-долго жили.
Нет, не мертва Ежовка, по белу свету ценным бисером рассеяны ежовцы. Я знаю, все они очень порядочные, работящие люди. Они приедут сюда. Через 20-30-100 лет, но обязательно приедут.
Заглянул в окно и вздрогнул – в переднем углу образа – святой Николай Угодник с укором смотрел на меня, словно хотел сказать: сомневаешься, что люди вернутся сюда? Вернутся ежовцы во внуках и правнуках, обязательно вернутся.
Тихо в деревне, но не мертва Ежовка. Она ждет своего часа, который непременно придет.
Мне Ежовка прирастила
крылья.
От нее я в небо залетел,
Как давно,
давно все это было,
Был я юн. Сейчас,
как заяц, бел.
(А. Рухтин).
Автор: В. Никитин.
Из исторической справки: д.Усть-Кошелёвка так ранее называлась Ежовка. Возникла после генерального межевания земель. В 1816 году здесь было 72, в 1834 году 101 человек, в 1859 году 52 двора со 140 жителями- выходцами из с. Кошелёвки. В 1870 году в выселке Ежовка было 47 дворов и 395 человек население. В 1920 году было учтено 328 человек при 52 дворах.
Политика неперспективных деревень за 20 лет стёрла с лица земли 28 населённых пунктов нашего сельсовета. В 1972 году упразднился Ежовский сельсовет, в 1982 году Митрофановский сельсовет. Населённые пункты упразднённых сельсоветов были переданы в Михайловский сельсовет. Михайловский сельсовет его возглавляли: Панфилов Михаил.Фёдорович 1957- 07.1961 годы, Хитряков Анатолий Афанасьевич 08. 1961- 12.1964 годы, Мартынов Михаил Данилович 1965-1 09.1966 годы.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 01.01.2018. Статья о моей Родине родился, где я родился.