И кто был кем, уже не разберу,
кто павший, кто примазавшийся к павшим -
не знаю и не важно. На юру
победа не противится пропажам,
потерям, не подсчитанным от сих
до сих - в рядах имён пробелов сотни
и тысячи. А выживших спроси -
они молчат о многом и сегодня.
Посмотрят, скупо скажут - было тут
кровищи море, мёртвых не считали.
Своих, чужих... Отступишь - и сметут,
а всё другое - лишние детали.
Твои-то что? Остались там? А где?
Не знаешь, значит. Жаль. И так бывало.
На каждом обелиске - по звезде,
на каждом - фото в рамочке овала,
немного потемневшее. К нему -
листок с печатью - смертью храбрых или
пропал, не найден. Всяких "почему"
наелись те, которые любили,
которые искали тут и там,
шумя в архивах и военкоматах.
Которые ходили по местам,
где шли бои, где воздух стыл от мата,
оборванного пулей на лету,
прошедшей прямо к сердцу сквозь медали.
Я их не знал. Не помню их. Но чту
детей, что иногда недоедали -
родителей моих. Их нет уже -
ушли вослед. Мне кажется, что рядом
со мной война, она на вираже -
машина, безразличная к парадам,
ко всем, идущим праздничной толпой,
чтоб мёртвым в долгой памяти продлиться...
Два фото. Я, как будто бы слепой,
в бессчетный раз ощупываю лица.
