***«Ничто в двадцатом веке не предвещало появление такого поэта, как Бродский», – писал Чеслав Милош. И правда, поэзию Бродского нельзя было бы предсказать.
Оно говорит также о любви, вернее, страсти к родному языку. «Припадаю к народу, припадаю к великой реке. / Пью великую речь…» – писал молодой Бродский в архангельской деревне. Речь он черпал из любых источников, «потому что искусство поэзии требует слов», – из советской газеты, из блатной и лабушской фени, из старинных книг и научного дискурса. Но Милош, говоря о неожиданности Бродского, имел в виду другое: в последние десятилетия XX века, в период кризиса скомпрометированных идеологий, когда существование нравственных абсолютов и вечных эстетических ценностей было взято под сомнение, Бродский только и писал, что о борьбе Добра и Зла, Правды и Лжи, Красоты и Безобразия. Писать об этом, по словам Милоша, можно, лишь соблюдая некий нравственный кодекс: поэт «должен быть богобоязненным, любить свою страну и родной язык, полагаться только на свою совесть, избегать союзов со злом и не порывать с традицией». Но главное у Бродского, добавляет Милош, «его отчаяние, – это отчаяние поэта конца XX века, и оно обретает полное значение только тогда, когда противопоставлено кодексу неких фундаментальных верований. Это сдержанное отчаяние, каждое стихотворение становится испытанием на выносливость».
Гениальность не является личной заслугой, так как она по определению врожденное качество или, говоря старинным поэтическим языком, «дар». Мы чтим поэта не за то, что он родился не таким, как мы, а за ту волю, которую он приложил к своему дару. Бродский имел право гордиться тем, что он свой дар «не зарыл, не пропил». Владимир Вейдле © Copyright: Винил, 2022.
Другие статьи в литературном дневнике: |
