Ирина Валерина
Ирина Валерина
2 дн. ·
Просто подборка просто стишков.
Я не знаю, стоит ли что-то писать сейчас. Просто я верю в силу слова и после некоторых личных событий боюсь слышать и слушать через стихи.
Поэтому только тексты прошлых лет.
Текст 2011 года.
Я закрываю глаза.
А следом – уши.
И рот.
Моей волшебной страной
правит кровавый урод.
Он любит, когда молчат.
Он любит мясо ягнят,
но если ты онемел,
его беспощадный взгляд
тебя обойдёт стороной,
и ты поживёшь...
Пока.
Но примет кто-то другой
бремя его катка,
и будет кто-то другой
раздроблен,
размолот,
смят.
Наверно, другой забыл,
кто любит мясо ягнят.
Запомни – учись молчать.
На бойне мясник – как Бог,
и всё, что дано овце –
пасть тушкой у божьих ног.
Но можно закрыть глаза,
в ладошки упрятав страх –
и ты проживёшь свой день,
пусть наглухо и впотьмах.
А можно забыть язык,
с отарой заблеять: "Да-а-а-а",
и будет трава сочна,
и будет свежа вода,
и будет всё хорошо,
прольётся елей и мёд.
Ты только закрой глаза.
И уши закрой.
И рот.
11.04.2011
17:55
ст. м. Октябрьская.
Тексты 2013 года.
Бейся о стену, бейся, костный неузкий лоб:
камерой-одиночкой в царстве царя Гороха
стала твоя квартира — тёплый уютный гроб.
"По три не собираться", помнишь?
Жуй пай, не охай.
Не выходи на площадь — Площади больше нет.
Нет языка и воли, нет мужиков и силы.
Если решит "верховный" — выключит в девять свет.
Будешь писать при свечке, маетная строчила?
Хоть сатаней от злости — не поменять расклад,
хоть расшибись до крови — в поле один не воин.
От беспримерной дури шосовых клоунад
в наполовину мёртвом что-то живое воет.
Здесь запрещают помнить, здесь запрещают знать,
но оставляют право жрать и ещё — плодиться.
Князи из грязи множат барину "исполать"
да подползают робко облобызать десницу.
А у соседей — бури и, хоть метёт метель,
строятся баррикады, выбор идёт на выбор.
Помнится, нас качала общая колыбель,
только там реют птицы, тут — догнивают рыбы.
Точки достигнуть проще, чем в причитаньях — дна.
Если теряешь смыслы, стань для себя вопросом.
...По автобанам снежным, насмерть устав, страна
тащит дурную бабу, что не слезает с воза.
----------
Здесь врут не только дикторы ТV —
эксперты врут,
погодные прогнозы,
но, в общем-то, не хочешь — не живи.
На землях победившего колхоза
пока в достатке ртов, хотящих есть,
и потому елеем льётся лесть
и к небесам возносится осанна.
Духовное лицо, торгуя саном,
и не одно прощение продаст,
когда матёрый волк, прихлопнув пасть,
войдёт под сень притворною овечкой.
На сломанном ублюдочном наречье
вещает люду «первое» лицо,
изобличая штатных подлецов,
и, потрясая скорым парадизом,
божится непременно победить.
Марионетка, вздернута за нить,
оскалившись, виляет ватным низом —
глумится, знать, щедротная рука —
и длится беспросветный «день сурка»,
и длится бесконечно темь, и длится,
и этой темноте не видно дна.
Да, нам такая выпала страна —
но разве выбираешь, где родиться?
Моя страна.
Твоя.
Страна-должница.
Курс в никуда — как свежий курс валют.
Несчастного бастарда прочат в принцы,
но лжёт про выбор властный лизоблюд,
клонясь всё ниже на хребетной спице.
Мне стыдно за...
А вот её — люблю.
Тексты 2014 года.
Когда голодная действительность,
оскалив жёлтые клыки,
дохнёт порывом отрезвительным,
и взмоют мусором сухим
до дыр заношенные правила,
слова, утратившие смысл
в земле привыкших к мясу авелей,
где вдосталь дудочек и крыс,
когда, деля куски бесправные
уже, понятно, не на всех,
из тени к рампе выйдет явное,
да в ощетиненной красе —
не говори, что съевропеется,
не прижимай к плечу лицо,
не прячь меня.
На этой мельнице
всегда хватало подлецов,
река червонная не высохнет,
и не затихнет колесо.
Но не черней лицом и мыслями —
я не боюсь.
Я помню всё —
и даже то, что ухоронено
во тьме семейных сундуков.
Когда непрочным и соломенным
покажется уютный кров,
чем заслонить от ветра едкого,
от вилозубой пустоты
наш ясень с маленькими ветками?
Я знаю.
Верным и простым
извечным женским чарованием —
рукой, положенной на лоб.
Спи, мой большой, спи, мой подраненный.
Враньё разожранных утроб,
чревовещающих значительно,
давно не стоит и гроша.
Заткнись, раздутая действительность,
мешаешь думать и дышать.
...Над битым, ломаным и преданным
склонясь, что может сделать мать?
Лишь снять нательное, нагретое —
и мир больной перевязать...
--------
Декабрь. Плюс пять. Вполне уместен дождь —
и он идёт. В фонарном тусклом свете
блестит на сгибах плащ его, а ветер
свистит нетрезво вслед.
Не обойдёшь
иную лужу в наших палестинах,
а челн Харона звать по пустякам,
дружище, ты, конечно, знаешь сам, —
чревато, ибо...
Следствие с причиной
смешались в кучу.
Хаос и разброд,
оратору безмолвствует народ,
но протестует мускулами тела;
курлыкая, валюта улетела,
а с ней и планы выехать вовне...
В отдельно взятой маленькой стране
всё меньше слов, всё больше жирных точек
на месте ссылок, выживших онлайн, —
монополист, хранитель тухлых тайн,
стучит, как дятел, топчет, словно кочет,
любую дерзновенную мечту.
Послать бы разом эту ху@ту —
но злость клокочет.
Растёт настрой "На вилы бы!", но виллы
на дальнем, на заморском берегу
особ не царской крови сберегут —
тому порука в верхних эшелонах.
Включи ТВ: посмотришь в око клона,
услышишь педалированный бред
и плюнешь сгоряча на тех, кто в теме.
У сказочки такой морали нет —
ей нет конца, ведь сказочник — Альцгеймер.
Предновогодье.
Дождь.
Продрогла вмякоть.
Что год несёт?
Забить пароль — и плакать.
Текст 2015 года.
Не стой, говорят, под грузом, а ну как — шмяк! —
и мокрое место, и кто виноват тебе?
Не пой, говорят, на стройке, прораб — в умат,
недавно с галер с бригадой — накличешь бед.
Пиши, говорят, потише, хорош орать,
кому твоя правда, а мёртвым — и так сойдёт.
Забей, говорят, забейся — всяк умный рак
корягу свою обрящет. Храни живот,
храни, говорят, устои — знай, слабый пол,
и место свое, и время да пол мети.
Дыши, говорят, пореже — полезно, мол,
от мыслей заразных разных демократи...
Я честно стараюсь: корягу мету-скребу,
в скупых междометиях прячу прямую речь,
не шляюсь по перестройкам, курю бамбук —
и пусть по проспектам мира гуляет смерч,
моя-то коряга с краю.
Но говорят,
не те, что в начале, а те, с кем уже не быть,
что крайние раньше и ярче других горят.
Пойми вот теперь — может, сказка, а может, быль?
И хватит пока, а то, панимаш, прорыв инферно...
53
Другие статьи в литературном дневнике:
