Посты для дерьмометра на Гранях.«В ДОБРУ ЖИВИ» (Очерк) Автор: Владимир В.Сухарев http://grafomanam.net/works/358200 (Стиль и орфографию автора оставляю неизменными - Б.Р.)) Снова история трусит очередным подбородком. Теперь уже на территории Украины. Смотрю в эти заплывшие «мудростью» современников глаза и тихо понимаю, что развивающаяся катаракта времени снова туманит взор. Мы подбираем очки с нужной нам диоптрией и свято верим – делаем всё правильно. И, как подтверждение этому, вдруг на мгновенье взгляд истории стал ясным и осмысленным. Севастополь! Крым! Чудо? Значит, мы видели чудо. И тогда память показывает на нас перстом национальности. Эти люди поэты – они могут летать… Мы бы уже не сохранились как народ - созидатель, народ – разведка, народ, собирающий положительную энергию других этносов, если бы не лечили свои раны правдой. Это легко доказать, внимательно изучая, чем питается история. Нет на этой земле места, где не пролилась бы кровь солдата - освободителя, одухотворенного славянской энергией. Где не ступала бы нога путешественника - человека славянской мысли, несущего знания всем полюсам. Западная цивилизация оболгала, растоптала, украла все наши мудрости. Им удалось раздробить нас на отдельные мирки, ловко играя на национальном самосознании, воспаляя избранностью одного перед другим, вбивая в головы ложный патриотизм и извращённый интернационализм. И мы платили им за это кровью. Адепты этого извращённого сознания плодятся из века в век на всех уровнях, становясь гениальными злодеями умов. И тогда оскал кажется улыбкой, удар – ласковым поглаживанием, а смерть, как естество. У них доблестью считается: забыв свой род, любить чужого. Может ли человек, поливающий свои корни ядом лжи такого братства, протянув ладонь приветствия навстречу, не выстрелить тебе в спину? Для него это просто, ведь он расчленил своих пращуров забвением. Любить всех, нельзя. Любить всех – стыдно. Но «стыд не дым…». Он кислота, которая разъедает сознание злобой к ближнему, что и произошло, и происходит с западной цивилизацией, которая утеряла свой код идентичности к энергии этой планеты. И включилась программа вырождения. После Советского отлива, казалось, пересохло дно славянской сущности. Дали трещину все национальные догматы. Мы уже готовы были стать плесенью «Нового порядка», делая вид, что здесь никогда не было воды. Но случилось Чудо! Чистая вода славянской энергии побежала струйкой по монументальному мусору. Её немного, ручеёк, но и она камень точит. И снова это мы – русские! Русские, расскажите детям и внукам своим, что вы видели Чудо! Ему не случиться, если бы наш Народ не аккумулировал энергию других Народов. Только вместе мы сила достойная Доброй энергии. И богатство нашего языка тому доказательство. Его древнюю тайну тонко чувствуют старики. Мы, не избранные. Мы, даже не империя, как бы нас не старались загнать в «золотые палати» лжи. Мы, русские, - созданная временем, порода людей, для движения положительного. Коллайдер для народов. И это хорошо понимает цивилизация напротив. Пока мы смело смотрим ей в глаза, будут происходить чудеса. Надеяться разбудить их разум - легче заставить заговорить пирамиды. Они генетически предрасположены нас не понимать, потому что извращенцы порождают извращенцев. Свою историю они сытно кормили обманом душ, воровством идей, грабежом недр, концлагерями, и поили кровью других народов. В совершенстве обладая приёмами разрухи, они питались другими культурами, оставляя после себя, только платные мумии и туалеты. Словно зомби, они тянут нить экватора по границам душ других народов. Настало время Украины. В Киевском сентябре сорок первого года, в обычном местечке города, люди Западной цивилизации, «передовой отряд» мысли планеты, тихо так, буднично, расстреливали себе подобных. И случилось маленькое чудо, которое оставило в живых одну женщину. Она выбралась из-под груды мёртвых, таких же как и она, голых тел, и незамеченной скрылась. Будь она в одежде – ушла бы, но осенний холод был не на её стороне. Но женщина смогла добраться до какой-то хаты, где жила другая женщина, местной национальности. И её не прогнали. Наоборот: обогрели, накормили, дали одежду. И пока несчастная еврейка спала, «добрая» украинка сходила за патрулём… Стояли в карауле сорок второго года двое ребят, Мустафа и Николай. Дружили они с детства, ещё там на родине, где-то в Крыму. Вместе и в Красную Армию были призваны. Вместе и в ночной караул получили «наряд»... Обошли «периметр» охраняемого объекта. Договорились спать по очереди… Лето, тепло, из ближайшего подлеска птицы поют так, что на небе звёзды дрожат. На тёплой, душистой траве солдат быстро уснул. Снилось, наверно, ему море, Танькины косы, корабли, раскачивающиеся в бухте… Мустафа посмотрел ещё раз по сторонам, скинул с плеча винтовку, перевернул штыком вниз и осторожно приблизился к спящему. Николай улыбался во сне… Так и нашёл его начальник караула: со счастливым лицом, по которому ползали муравьи… В этот момент немецкий патруль вёл советского военнопленного, который только что вышел на дорогу с поднятыми руками. Мустафа улыбался чему-то своему… В провинциальном местечке на юге России в городке, что отличается от деревни лишь тем, что в нём есть станция Николаевской железной дороги, жил свои четверть века Фима. Вся жизнь его была отрезком между торговой лавкой, где прислуживал посыльным, да сапожной мастерской двоюродного брата. Вот и докатилось тележное колесо революции и до тех мест. Работать Фима перестал, нацепил на себя красный бант и с другими, такими же как и он, бедняками да пьяницами начал громить лавки. И всё бы ничего, но когда грабили винные погреба купца Самохина, кто-то из мужиков так врезал кулачищем ему в грудь, что Фима на месяц затаился на сундук в своей коморке. Так бы и помер, если бы не соседская девушка Анютка. Выходила она его, поставила на ноги, как раз к тому дню, когда австро-венгерские вошли в город. Стал Фима уже посыльным при штабе, расквартированного здесь, полка. За арестами пошли расстрелы. И вскоре в глухом конюшенном дворе бывшего помещика Заварина, стали часто слышны выстрелы. Фима помогал грузить трупы на телеги, смывать кровь с брусчатки, так как мухи перелетали забор и летели в штаб. А однажды, подошёл к бравому усатому офицеру в блестящем шлеме и тихо попросил: «Дай, стрельну?». «Мадяры» в шапках- пилотках посмеялись, но дали. С той минуты Фима редко промахивался. Даже, когда Анютку поставили у стены, он выстрелил и попал ей точно между «соболиных» бровей… Вскоре полк покинул этот городок. Вместе с ним ушёл и «Кривой Ефим», чтобы уже на следующий год вернутся красным комиссаром… Голод двадцатых годов моя прабабушка - русская казачка, встретила в провинции. В городе, бывшем заставой русского государства, где ещё её дед и отец несли пограничную службу. Анастасия Григорьевна похоронила всех своих родственников. Мужа в степи красные порубали, а вчера умерло уже второе её дитя. Оставив в доме четверых детей, взяв мешок, она вышла на вечернюю безлюдную улицу и заспешила на окраину. Старший, Васятка, проследил за родительницей и когда они подошли к полю, тогда и открылся. Справа «посадка», слева дорога, сзади город и поле через холм до самого горизонта. И снег серыми хлопьями, косо и редко, начал слетать на чёрную землю. Скудный урожай давно убрали под усиленной охраной, но люди ещё долго приходили сюда и словно что-то потеряли, подолгу ходили по полю, и в конечном итоге, надрав коры из ближнего леска, уходили. Точно так и мать с сыном, шли, останавливались, наклонялись, приседали, рыли пальцами уже замерзшую почву… Васятка подбежал к матушке, протягивая розовый кулачок, в котором был зажат какой-то корешок. «Мама, посмотрите…» Мальчик заглянул ей в лицо. «… там, пойдёмте, там, на краю под деревьями. Мама, можно я её оставлю эту, Пашеньке? У ней снова жар…» Случайно… Совсем случайно их кто-то заметил, когда они возвращались. Основанием для ареста, послужили пол мешка древесной коры, и с десяток гнилых морковин. Анастасию Григорьевну допрашивал русский здоровенный службист, не из местных, под «редкой» фамилией Петров. Он почему-то старался ей выбить зубы передние каблуком сапога… Дали ей 25 лет Сибири… Удивительно то, что я её видел. Она пережила своих детей, некоторых потеряла во времени. Помню её большие зелёные глаза и татуировки на руках (было лето), её слова кому-то: «Усьманский беломор не бери, кашель у меня от него, только Ленинградский…». И фразу, прибаутку, которую она часто повторяла, подходя ко мне: «В добру живи». При этом - долго не сводила с меня взгляд, будто что-то вспоминала… Хоронили её в тот же год. Я стоял на скамейке на цыпочках и пытался выглянуть из-за спин взрослых. Не получилось. Я тихо влез на поминальный стол и посмотрел в гроб. Помню одно, что мне было дико смешно, и я ладошками прикрывал рот, чтобы никто не заметил… В восьмидесятых годах прошлого столетия, на берегу реки Оки, группа арестантов из ближайшей гауптвахты военного гарнизона, грузили на судно бетонные шпалы. Охранял их один, вооружённый автоматом, сержант с красными погонами, на которых были две буквы «ВВ». Сержант имел шипящую белорусскую фамилию. Мне часто вспоминается кадр из военной немецкой кинохроники тридцатых годов. Летним светлым днём, в каком-то уголке воинской части, в тени на ящике сидят солдаты третьего рейха и мирно курят, улыбаются, один что-то рассказывает, другой кивает в ответ. А рядом, висит на стене плакат наглядной агитации. Я перёвёл его с немецкого: «Чтобы мы жили, русские должны умереть». Наш путь: «В добру живи». Идти вперёд, даже если нет «ног». У © Владимир В.Сухарев, 05.04.2014 в 05:57 ----------------- Послесловие публикатора Б.Р. Блестящий пример того, как пафос и желание добра заводит не © Copyright: Борис Рубежов Пятая Страница, 2014.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
