***

Чарльз Буковски (1920-1994) "ДНИ ТОЧНО БРИТВЫ, НОЧИ ПОЛНЫ КРЫС"

будучи очень молодым человеком, я делил время поровну между
барами и библиотеками; как мне удавалось обеспечивать
свои остальные обычные потребности - загадка; короче, я просто не
заморачивался этим слишком сильно -
если у меня была книжка или стакан, я не думал чересчур много о
других вещах - дураки творят себе собственный
рай.

в барах я считал себя крутым, крушил предметы, дрался с
другими мужиками и т.д.

в библиотеках - другое дело: я был тих, переходил
из зала в зал, читал не столько книги целиком,
сколько отдельные части: медицина, геология, литература и
философия. психология, математика, история, другие вещи обламывали
меня. в музыке меня больше интересовала сама музыка и
жизни композиторов, чем технические аспекты...

тем не менее, только с философами я ощущал братство:
с Шопенгауэром и Ницше, даже со старым трудночитаемым Кантом;
я обнаружил, что Сантаяна, очень популярный в то время,
вял и скучен; в Гегеля надо было по-настоящему врубаться, особенно
с перепоя; многих, кого я читал, я уже забыл,
может, и поделом, но хорошо помню одного парня, написавшего
целую книгу, в которой доказывалось, что луны там нет,
причём делал он это так хорошо, что после ты и сам начинал считать: он
совершенно прав, луны действительно там нет.

как же, к чёртовой матери, молодому человеку снисходить до работы по
8 часов в день, если там даже луны нет?
а чего ещё
может не хватать?

к тому же
мне не столько нравилась сама литература, сколько литературные
критики; они были полными мудаками, эти парни; они пользовались
утончённым языком, прекрасным по-своему, чтобы называть других
критиков, других писателей ослами. они
выводили меня из себя.

но именно философы удовлетворяли
ту потребность
что таилась у меня где-то в замороченном черепе; продираясь
сквозь их навороты и
заковыристый словарь
я всё равно часто поражался -
у них выскакивало
пылающее азартное утверждение, казавшееся
абсолютной истиной или чем-то дьявольски близким
к абсолютной истине,
и вот этой определенности я искал в своей повседневной
жизни, больше походившей на кусок
картона.

какими клёвыми ребятами были эти старые псы, протаскивали меня сквозь
дни, что как бритвы, и ночи, полные крыс; и сквозь баб
базлавших, будто торгаши из ада.

братья мои, философы, говорили со мной не как
народ на улицах или где-то ещё; они
заполняли собой невообразимую пустоту.
такие классные парни, ах, какие классные
парни!

да, библиотеки помогали; в другом моём храме, в
барах, всё было иначе, упрощённее, и
язык, и отношение были другими...

днём библиотека, ночью бар.
ночи были одинаковы,
поблизости сидит какой-нибудь тип, может, и не
плохой, но мне он не так как-то светит,
от него прёт чудовищной мертвечиной - я думаю о своём отце,
об учителях в школе, о лицах на монетах и банкнотах, о снах
об убийцах с тусклыми глазами; ну, и
мы с этим типом начинаем как-то обмениваться взглядами,
и медленно накапливается ярость: мы враги с ним, кошка с
собакой, поп с атеистом, огонь с водой; напряг нарастает,
по кирпичику, уже готов обрушиться; наши кулаки
сжимаются и разжимаются, мы пьём теперь, наконец, уже с
целью:

он оборачивается ко мне:
"тебе чё-то не нравится, мужик?"

"ага. ты."

"хочешь чё-нибудь сделать?"

"конечно."

мы допиваем, подымаемся, уходим в конец
бара, в переулок; мы
поворачиваемся, лицом друг к другу.

я говорю ему: "между нами нет ничего, кроме пространства. как
насчёт сомкнуть это
пространство?"

он бросается на меня, и неким образом это представляет собой часть части
части.

Перевод М.Немцова

Другие статьи в литературном дневнике:

• 28.02.2020. ***
• 08.02.2020. ***