Прошло, померкло, отгорело, нет ни позора, ни вины. Все, подлежавшие расстрелу, убиты и погребены.
И только ветер, сдвинув брови, стучит в квартиры до утра, где спят лакейских предисловий испытанные мастера.
А мне-то, грешному, всё яма мерещится в гнилой тайге, где тлеют кости Мандельштама с фанерной биркой на ноге.