69

РОМАНС

Запомни этот миг. И молодой шиповник.
И на Твоем плече прививку от него.
Я – вечный Твой поэт и вечный Твой любовник.
И – больше ничего.

Запомни этот мир, пока Ты можешь помнить,
а через тыщу лет и более того
Ты вскрикнешь, и в Тебе царапнется шиповник…
И – больше ничего.

© Андрей Вознесенский

Какой-то хихикающий болван написал строчку в песне: "Не читай Вознесенского вслух, это очень смешно". Ну, пусть смешно, ориентироваться на болванов - глупо.

Аминь.

Убил я поэму. Убил, не родивши. К Харонам!
Хороним.
Хороним поэмы. Вход всем посторонним.
Хороним.

И все же, знаете...

Не отрекусь
от каждой строчки прошлой -
от самой безнадежной и продрогшей
из актрисуль.

Не откажусь
от жизни торопливой,
от детских неоправданных трамплинов
и от кощунств.

Толпа кликуш
ждет, хохоча, у двери:
"Кус его, кус!"
Все, что сказал, вздохнув, удостоверю.

Не отрекусь.

Все, что было - было. Стыдиться своей жизни - последнее дело, если она была искренна и наизнос.

АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ ВОЗНЕСЕНСКИЙ (12 мая 1933 — 1 июня 2010).

«Я пишу стихи ногами. Я не боюсь двусмысленности этой фразы. Я вышагиваю стихи, или, вернее, они меня. Во время ходьбы ритм улицы, сердечной смуты, толпы или леса ощущается почти что осязанием, предсознанием. От Стремянного до Лаврушинского написалась «Параболлическая баллада».
Почему обрывающееся в небо ночное мукачевское шоссе продиктовало моим армейским сапогам «Плач по двум нерожденным поэмам» или эвакуационная вьюга сообщила моим подошвам сбив строки в «Озе»?
Не знаю. Ноги знают.

Я не жалею лет, отданных архитектуре. Мужественная муза архитектуры полна ионического лиризма, она не терпит бесхребетности, аморфного графоманства и болтовни, цели ее честны, пропорции ее человечны, она создает вещь одновременно для повседневного быта и для вечности.
Я не представляю современного серьезного мышления без знания основ математики или сопромата.
С детства меня одинаково приворожили к себе мамины томики стихов и стоящий рядом с ними отцовский технический справочник Хютте.
Профессией и делом жизни отца моего было проектирование гидростанций, внутренней страстью — любовь к русской истории и искусству. Он ввел мое детство в мир Врубеля, Рериха, Юона, в мир старых мастеров... Он брал меня с собой на волжские стройки, стыдил за приблатненный жаргон. Он любил осенние сумерки Чехова, Чайковского, Левитана...
Генетически слово граничит с пластикой и музыкой. Встреча с композитором Р. Щедриным синтезировалась в «Поэторию» — новый жанр, когда стихи читаются в сопровождении хора и симфонического оркестра.
Так консерваторские колокола аукнулись с Владимиром. Там в 1960 году вышел мой первый сборник «Мозаика». В том же году в Москве был издан второй — «Парабола»...
Мне всегда хотелось во всем удостовериться самому, добраться до сердцевины истины; не по пересказу и не только по литературе распознать, в чем прозревают, в чем заблуждаются, как понимают мир и Слово...»

Другие статьи в литературном дневнике:

• 12.05.2018. 69
• 01.05.2018. 68